Второй фронт - [2]

— Его в командировку в Москву послали.

— Это зачем же? Чай, не генерал?

— Закупать культимущество. Волейбольные мячи, сетки, литературу. Он же замполит.

— Темно говоришь, девка. Ох, темно… Германец пушки подвозит, а наши мячи гонять собираются?.. Должно, путаешь?

— Не путаю, дедушка. Наши не верят, что немцы нападут. Есть же договор о ненападении. Будто бы сам Сталин сказал, что войны не будет. Многих командиров в отпуск пустили.

Пока дед Никон расспрашивал Зинаиду, строго смотря в ее большие, полные слез глаза, все молча слушали, почти не ели. Максим сгибал и разгибал ложку.

— Да будет вам разговоры-то разговаривать, — не вытерпела хозяйка. — Поели бы сперва. Ведь пельмени остынут.

— Погоди, мать! — остановил Гаврила Никонович. — Дело-то, видать, неладно. Бедой пахнет… Про што ишо рассказывал Николай?

— Про многое… Я уж не помню, — замялась Зинаида, испугавшись, что разволновала всех. Ее лицо вдруг побледнело, из глаз скатились слезинки. — Боится, что скоро война.

— Ой, неужели? — вскрикнула Ольга и, задрожав, прижалась к мужу.

— Болтовня все это! — резко отодвинув тарелку, вскочил Максим. — Болтовня, говорю! — почти закричал он. — Слухи распускают трусы и паникеры.

На его смуглом, загорелом лице проступили пунцовые пятна, карие глаза вспыхнули. Он шагнул к этажерке, взял газету, с укором взглянул на сестру:

— Нечего нюни распускать раньше времени. Вот послушайте, что пишут в «Правде» от четырнадцатого числа. — Он уткнулся в газету: — Всего и читать не буду… а вот главное: «…Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать Пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы». Это же сообщение ТАСС, все равно что правительства.

— Значит, войны не будет! — весело закричал Федька. — Значит, утром идем на рыбалку!

— Цыц, ты, постреленок! — прикрикнул отец. — Марш сейчас же спать!

Федька, боясь затрещины, юркнул в комнаты. Присевший было Максим тоже поднялся, взял под руку Ольгу. Бабка из-под платка взглянула неодобрительно. Отец жестом остановил их.

— Погодь, Максим. Сядь. Больно ретив стал… С такими делами торопиться нельзя. Николай, чай, не чужой нам. Зря болтать не станет.

— Это от страха, отец. Кабы были какие опасения — мы бы первые знали.

— А ведомо тебе, — переходя на шепот, продолжал отец, — что ночью танк на завод привезли?

— Какой танк?

— Самый агромадный — КВ. Я сам его видел в механосборочном… Как думаешь, это зачем?

— Может, ремонтировать?

— Да танк-то новешенький. Видать, только с завода.

— Вона какие пироги… — вздохнул дед Никон, теребя бороду. — Ты сам-то, Гаврила, как мозгуешь? Зачем эту танку привезли на Урал?

— Думаю, не затем, чтобы на него глазеть!

— Во, во! И я этак же кумекаю, — нахмурился дед. — В народе говорят: чего не чаешь, то скорее и сбудется.

— Уймись, старый! — дернула его за рукав бабка. — Хватит бога гневить — беду накликать.

— Шабаш! — угрюмо и властно сказал Никон. — Это не нашего ума дело. Вели-ка, старуха, убирать со стола.

2

Разговор за ужином разволновал всех, особенно впечатлительную Зинаиду. Она долго не могла уснуть, все думала о Николае, вспоминая короткие дни замужества и еще более короткую встречу в Москве.

«Такой хороший парень достался: не пьет, не курит, добрый, работящий… А как любит меня… Только бы жить да радоваться, и вдруг этот досрочный призыв…»

Грезя о счастливых днях, Зинаида задремала и увидела страшный сон: ночью фашистские самолеты, как огромные черные птицы с ястребиными носами, налетели на казармы и начали бомбить. В вспышках разрывов, в пламени пожаров заметались фигурки перепуганных красноармейцев. «Нет! Нет! Не может быть!» — закричала она и проснулась.

Было уже утро. Солнечные лучи огненными иглами прокалывали темную листву, слепящими зайчиками трепетали на стене.

Надев халат и сунув ноги в босоножки, Зинаида вышла к озеру с полотенцем, умылась студеной водой. Вернувшись, причесала каштановые, слегка вьющиеся волосы на крыльце у зеркала, выровняла расческой в ниточку темные брови и, отметив про себя, что глаза не припухли и не покраснели, сбежала с лесенки.

Во дворе никого не было. «Спят», — подумала она и направилась в лес. Солнце уже поднялось высоко, но трава была еще влажная от росы, и на листьях капельки мерцали разноцветными бисеринками. Лес был величав и торжественно дремотен, хотя птицы звенели безумолчно. От леса веяло прохладой, а от просыпающихся лугов тянуло тонким пьянящим запахом раннего цветения.

Зинаида шла по глухой, заросшей муравой дорожке, в тонком халатике, облегавшем ее стройное, по-девичьи упругое тело, приятно ощущая бодрящий ветерок.

Гнетущие мысли постепенно рассеивались, и сердце наполняло ощущение радости бытия.

Побродив в лесу часа три, она подошла к дому и остановилась в изумлении: на террасе, вместе с отцом и Максимом, сидел второй ее брат Егор — светлокудрый, сероглазый здоровяк, похожий на мать.

— Егорка! — радостно крикнула она и, взбежав на террасу, обняла и поцеловала брата. — С приездом! Надолго ли? В отпуск?

— Всего на день, Зинуха! Здорово! Садись с нами завтракать.