Второй Беличий Песок - [91]

— Эх, долго! — цокал Ришт, когда пуши сидели на перегусях, — Ваще долго!

— Где услышал долгость? — изумился Ратыш, — Сейчас дольём до конца, и.

— Что и? — уточнила Мурка.

— И будем ждать снегопада, — цокнул Ратыш, — Стенки из снега лепили? Вот этим же и займёмся, пух в пух.

К удаче, снегопада не пришлось ждать долго — пока долили, пока заготовили дров, он уже и повалил. Ратыш и Речка показали, что имелось вслуху: по краям ледяной дорожки они сваливали из снега плотные бортики, а затем слегка поливали водой из ведра, просто для того, чтобы образовалась корочка льда с внутренней стороны жёлоба. Прикинув, чем это чревато, грызи захихикали, и были правы. Сделав рассчётные двести шагов жёлоба высотой примерно по колено, грызи поставили насос лить в него воду постоянно. За этим следовало тоже следить и перемещать шланг, чтобы не наморозить в одном месте гору, которую придётся скалывать потом. При достаточно сильном морозе наливающийся слой воды буквально на ушах превращался в лёд, и можно было лить следующий поверх него.

Объём жёлоба составлял много десятков тонн, так что даже насосом дело занимало несколько дней на один участок, и всё это время топку следовало кормить дровами. Зато в результате через топь пролегала прочная мощная дорога, по которой мыши могли кататься безо всяких ограничений. Утомившиеся было в начале трясы сильно приподняли хохола, слыша такенное чудо.

А собственно, пока групп заливал это всё и разравнивал, мышинисты уже проложили лыжню и добрались до самого Понино. Дорогу там слегка подпилили для прохождения лыжных грызунов, и вскоре трясы могли мордозреть, как путепрокладчик проминает снег на ихней ледовой дороге. Собственно, сначала всегда снег уминал прокладчик, чтобы потом проходили мыши с тяжёлыми составами вагонов.

— Точно в пэ! — цокнул мышинист, высунувшись из своего «локомотива», — Дорога как каменная, не шелохнётся!

— Ну, не лыком обшиты же! — засмеялись пуши.

Ратыш и Речка с трясами продолжили заготавливать дрова — сделать это возле посёлка было всё труднее, потому как постоянно набегавшие уже вычистили от сушняка большие просторы леса в непосредственной близости, и приходилосиха ходить дальше. Очень помогало намордие свободных изб, потому как постоянно сурковать в походном положении — не слишком располагает втыкаться в работу, а втыкаться следовало, чтобы не затягивать. Вечерами пуши зачастейшую перецокивались, или сидели на хвостах и почитывали книжки, припасённые с собой заранее на такой случай. Многие грызи и чирикали карандашом по листкам бумаги, чисто поржать. В печке весело потрескивали поленья и пасло смолистым дымком, а в избе от этого происходила сухость и теплота.

Ближе к середине зимы по дороге начали приходить мыши с осиновыми брёвнами: четырёхшаговые грузили по двадцать штук на длинные сани, а всего мышь тащила четрые таких связки, и пёрла соотвественно восемьдесят штук. Состав въезжал на ледовую дорогу, и брёвна сгружали вбок вдоль неё, прикинув, сколько их ляжет в гать. Ложилось изряднейше, так что уцокнутые восемь десятков брёвен давали около полусотни шагов гати — следовательно, требовалось около сорока рейсов, чтобы дотянуться до Керовки. А ещё следовало учесть, что мыши таскают осину с Триельской, куда её завозят леммингами, и это далеко не быстро.

Макузь же в цокалище крутился — можно даже цокнуть вращался! — вокруг подготовки паровой машины для черпака. Дабы не затягивать, он надеялся отправить её мышью, так чтобы летом приступить к постройке — а если это удастся, то есть все возможности её закончить к осени. Суть возни заключалась в том, что нужно было переделать серийные образцы машин, собрать, проверить как оно и разобрать для транспортировки. Для этого следовало посещать много разных предприятий, и сдесь помощь Ситрик с её чистым цоканьем была просто как нельзя более в пух — пока Макузь искал один болт, белка успевала наладить кооперацию с десятком составляющих пунктов.

Проведя само-инвентаризацию и выяснив, что заваренную кашу никак не расхлебать до весны, Макузь сократил всё, что можно, и таки успел: комплекты деталей и материалов, набранные им по всему цокалищу, ушли зимоходом на место будущей постройки черпака. Собственно группу, где трясли ушами Ратыш с Речкой, пришлось всю эту пухню разгружать прямо в снег возле пруда номер ноль. Работалосиха довольно тяжело, но только для мышц, а не для надоедания, так что можно цокнуть — вообще отдыхалось. Правда, в отличие от учгнездовских, пятеро трясов впоследствии получили удостоверения трясов, чего они и добивались.

Никак нельзя цокнуть, чтобы эти удостоверения проверяли на каждом цоке — да их вообще не проверяли, по ходу шерсти, но грызям было куда уютнее всё же получить, и более не думать об этом…

— Об этом это об чём? — хихикнула Речка.

— О том, кто что должен, — пояснил Ратыш, — Если грызь не тряс, то почему его должен обслуживать лечебень, и возить поезд, и так далее? А если тряс, то уж точно по шерсти.

Тут было трудно цокнуть поперёк, так что пуши продолжили. К весне, когда зимник растаял, бригады, прикормленные на средства учгнезда и Щенковского цокСовета, начали ложить гать — благо, для этого следовало только переложить брёвна, уже привезённые, и кое-где воткнуть сваи в трясину, чтобы не делать целый плавучий мост. Сваи натурально втыкали, тупо подняв бревно тросом — его даже не требовалосиха вбивать, само уходило в топь. Однако уйдя в топь, бревно уже не давало настилу валиться набок, да и утопить его глубже не получится, если не давать большой нагрузки надолго. По такому настилу легко проезжали тяжёлые тележки, а в переспективе могли кататься и поезда узкоколейки, что и требовалось. Ратыш по этому поводу цокнул справедливомордие, и трудно было цокнуть поперёк — и не потому, что грызь в этот момент держал в лапе топор.