Второй Беличий Песок - [80]

Когда солнце закатывалось со смеху за верхушки ёлок, стоявших по краю острова, грызи уже обычно имели внутри себя корм и чай, так что предавались тихим перецокам. Как ни цокни, а им было что поведать друг другу, потому как много лет они даже не знались — и сейчас это вызывало у обоих удивление. Макузю казалосиха, что Ситрик была в поле слуха всегда, хотя память цокала об обратном — не так уж давно на первомае он услышал её первый раз, случайно. Ситрик же припоминала, что тогда тоже слегка запомнила белкача, хотя для этого не было никаких особых причин — так что получалось, что возможно это случайно — не очень и случайно. Впрочем, ломать голову необходимости не было — она есть, если событие мимо пуха, а тут оно попадало по центру оного.

Вместе с набирающей силу летней листвой на ветках и травой на земле начали вылезать несекомые, причём не только радующие ухо шмели и бабочки, а в том числе и мошки с комарами, имевшиеся на болотах, наверное, в самом большом из возможных количеств. Макузь всегда недоумевал, как и многие пуши, как вообще живут комары, если постоянно только и делают, что пытаются выпить кровь, и при этом удаётся это только одному из несчётных тысяч. Белкиъ были куда менее уязвимы к гнусу, чем любые другие зверьки — как вслуху пушной шкуры, на которую комар и сесть толком не мог, так и вслуху возможности смахнуть его с любого места на организме. Тем не менее, гнус представлял значительное неудобство, потому как лез в глаза, уши и нос — а если открыть рот, то и туда тоже.

Ситрик, когда ещё готовилась к походу в топь, основательно обцокала своих и узнала всё, что те знали про избавление от кровопийц. Когда комаров или мошек было не слишком много, помогали пропитанные полынной настойкой тряпки, которые крепили на плечи, воротник или шапку — короче, как раз ближе к глазам и носу. Когда гнуса было слишком много, он мешал уже просто физически, как летящий по ветру песок, и пропитки не помогали; тогда приходилосиха-с-тремя-лосятами использовать шапки с сетками, как у тех грызей, что разводили пчёл для получения мёда. У Ситрик в рюкзаке имелись две такие, достаточно лёгкие, чтобы забыть про них при ходьбе, и вполне годные, чтобы вспомнить при налётах комаров. Тем более что ни лавки с полынными настойками, ни лишнего времени варить лично не наблюдалось — так что шапки попали самое что ни на есть в пух.

Клещегонку белке правда потом пришлось таки варить из собранного сырья, потому как ходить далеко, да и главное сварить лично всегда приятнее. Серо-фиолетовая пушнина мелькала среди молодых берёзок на краю топей, возле Понино, там где грызи и собирали дрова и стройматериалы; грызуниха неплохо знала растительность, так что быстро находила нужное, ибо прикидывала, что рядом с чем растёт, и по такой логической цепочке выходила на цель, а не просто прочёсывала лес наудачу. Варить тоже стоило в Понино, потому как тащить дрова на остров — не самое хитрое решение.

Макузь ровным счётом каждый раз, как заходил в лес и навьючивался очередной порцией поленьев, заворачивал на дымок костра, возле которого суетилась грызуниха, дабы убедиться, в пух ли. Ну уж и заодно испивал чаю, потому как кипяток имелся постоянный.

— У тебя тут постоянный кипяток, — кивнул на котелок Макузь, — Что в эт-самое.

— Ага, — улыбнулась Ситрик, глядючи голубым глазом на грызя, а сиреневым в небо, — Ух, как всё прёт! Ночи очень тёплые, думаю что скоро можно будет прополоскать пух в водоёме. Только йа что-то ни одного тут не слышала, даром что болота. — Ммм… — ослушался вокруг грызь, хлебая чаёк, — Вроде вон там, возле тропы, есть маленький пруд. Как раз для полоскания пуха и вырыли.

— Не знаю, будет ли в пух, — почесала ушко Ситрик, — Но если что, сходим за Сушнячиху, так точно есть.

— В тарный пруд точно будет мимо пуха, — хихикнул Макузь, — Кстати надо ещё вонючек, глупые цапли постоянно порываются сесть на него! Пока сгоняем это одно, а если?

— Ну впринципях, — мотнула ухом серенькая, — Йа тут видела бодучник, а туполиста вообще полно, так что можно забадяжить. Правда, йа никогда не.

— Все мы что-нибудь никогда не, — сумничал грызь, — Попробуешь, тогда и цокнем.

— Вообще у меня бабулька травница та ещё, — цокнула Ситрик, — Которая Звера Ратышевна. На всех Треожисхултов и клещегонки варит, и всей прочей травяной байды. Надо вспомнить, что она цокала про это самое…

— Кстати не забывай, что ты возишься на берегу, — напомнил Макузь.

— Всмысле не забывать переходить с жабр на лёгкие? — покатилась со смеху белка.

— Это и так не забудешь. Йа про то, что вокруг Понино тусуются волки, а не ровен пух так и ещё кто отрисуется маслом.

— Да йа слыхала вчера одного, — фыркнула Ситрик, — Очень ленивая собака, даже не тявкнул. Они сейчас мышей обожрались, или ещё чего.

Макузь ласково обнимал бельчону и тёрся носом о шёлковую пушнину, что вызывало довольство размером с тайгу; сама обладательница пушнины тоже приуркивала и зачастую тискала макузьевый хвост, как и наоборот, впрочем. Не мешал даже медведь, шарахавшийся вокруг и периодически оравший — пуши знали, что это вполне обычное состояние медведя, и опасаться нечего. Подкрадываться на цыпочках он не станет, а уйти от него, даже очень не спеша — проще недопареной репы. Вслуху этого даже мелких грызунят только сначала натаскивали, что надо опасаться медведя, а потом пускали гулять рядом с оным, и ничего не случалосиха, потому как это было до пушнины естественно — медведю есть чем заняться, кроме как всякой белочью.