Второй Беличий Песок - [55]

До того как снова отвалиться в сон, Макузь и Ситрик зачастую тихо перецокивались на отвлечённые темы, хотя на дворе и сидела глубоченная ночь. Это было пух в пух похоже на то, когда грызь цокал сам с собой, обращаясь кпримеру к ёлке или к пню, просто чтобы удобнее было — похоже потому, что пуши думали совершенно паралельными курсами и оттого воспринимали ответы согрызуна как свои собственные. В процессе возни или тем паче когда рядом присутствовали другие пуши, этот эффект был незаметен, а сейчас вокруг разливалась великолепная тишина и Дичь измерялась большими числами. Тишина была настолько тихой, что Ситрик подумала, что мышь грызёт в избе, а на самом деле мышь грызла под пнём, что шагах в двадцати за стенкой! Даже собственное дыхание в таких условиях становилось заметным, похожим на шипение паровоза, и первый килоцок даже мешало сурячить.

Вполне неплохо расплющив морды, грызи в очередной раз покормились и пошли ослушивать остров. Ясное солнце просвечивало всё те же сосновые кроны и голые ветки кустов на болоте, а под ногами громко хрустел мощный слой инея. В воздухе висел довольно заметный туман, ещё сильнее усугублявший колотун.

— Заодно надо хватать всё, что горит, — цокнул Макузь, выдыхая пар из пасти, — Иначе напух придётся мотать обратно.

— Да так ли уж? — хмыкнула Ситрик, — Ну холодно, да.

— Да не просто холодно, — пояснил грызь, — Так мы моментально изведём запасы корма и будем как тощие вороны.

— Ладно, слухнём, — вспушилась белка.

Вспушения было не особо заметно, потому как поверх пушнины существовала сейчас пухогрейка, совсем не лишняя. Они пошли слухнуть и для начала ослушали делянки — тут они были такие же, как в Понино, изгороди из сухого колючего кустарника, поднятые на жерди, и залитые водой грядки-канавы. По пути Макузь нашёл только один большой сук, отломившийся от сосны, а Ситрик набрала веточек — этот хабар вернули к избе для печки.

— Кажется, бормотник, — цокнула Ситрик, изучив оброненную грызями сухую веточку.

— А что это? — уточнил Макузь.

— Название растения, — точно ответила белка, — Бормотник добавляют в зел-воду, а если концентрат, то раны всякие промывать, способствует.

— В пух, в пух… — кивнул грызь, задумчиво окидывая слухом делянки.

С другой стороны острова, до которой было идти шагов триста, имелся тот самый тарный пруд, а на воде торчала деревянная платформа — вся чёрная, косая, но вполне ещё годная. Там имелся журавль, как на колодцах, и большая бадья; этой бадьёй зачерпывали осадок со дна и выливали жижу на лотки, где осаждалась тяжёлая фракция, а вода выливалась обратно в пруд. Никакого запаха и прочих признаков тара не имелось, но весь пруд, диаметром шагов сто, был затянут синей масляной плёнкой. Точнее цокнуть, это можно было услышать на свободной воде, а с одной стороны пруд уже наполовину затянуло льдом.

— Вот он, лови его! — цокнул Макузь, показывая на рычаг «журавля».

— Ооо, хохол-то, — хихикнула Ситрик, погладив его по хохолку, — Да йа думаю, что не убежит.

— Убежать не убежит, но всё-таки надо подробнейшим образом расслушать, раз уж!

Судя по всему, соль состояла в том, что тар находился в каком-то слое под водой, но над плотным илом, уходящим ещё пух знает на сколько вглубь. Журавль вычерпывал эту жижу с одного места, чем выкапывал яму, в которую постепенно натекала новая порция вперемешку с илом и просто мокрым песком — отвалы этого продукта громоздились на берегу, там же стояла тачка, ихняя мать. Образно цокая. Тачка при этом была маленькая, потому как большая не пройдёт по узким мосткам, проложенным прямо по воде от берега к платформе; они состояли из четырёх брёвнышек с полторы ладони толщиной, стёсанных с одной стороны, а снизу для плавучести поперёк подкладывались брёвна потолще. Плавучесть плавучестью, но при движении по этой магистрали всё добро колыхалось и было впечатление, что сейчас вот-вот всё оно перевернётся напух.

— Как баран на сосне, — фыркнул Макузь, пытаясь привести мостки в равновесие.

— Да ладно, они как-то по ним ходили, — заметила Ситрик, — Да ещё и тележку таскали.

— Логичечно, — согласился грызь.

После некоторой тренировки ходить стало легче. Макузь тут же заметил, что наплавной мост колыхается там, где он не закреплён за сваи, воткнутые в дно — а где сваи существовали, там всё было в пух. Слышимо, строители просто пожалели брёвен, потому как каждое приходилось переть по гати за несколько килошагов, что напряжно. Сама платформа, укреплённая между четырёх толстых свай, стояла почти как вкопанная — по крайней мере, не наклонялась от веса грызя. Забравшись туда, пуши мотнули ушами и ослушали всё сооружение вплотную: бадья была с два ведра размером и на дне и неё имелась вторая ручка, чтобы посуда не становилась ровно, а зачерпывала. Некоторый выкос состоял в том, что бадья просто лежала на платформе, а ведь её чем-то привязывали к рычагу!

— Ну чистое дело, — пожала плечами белка, — Там цепь или канат, убрали, чтобы не гнило.

— Цепь какая-нибудь дичь и стырить может, — добавил грызь, чеша за ухом, — Но ведь хотелосёнок бы черпануть.

— Пошли поищем во дворе. А уж если нет, придётся наверно к Курдюку сходить. Хотя, Мак, зачем оно?