Второй Беличий Песок - [26]

Вообще грызи никогда не мыслили Лес или ещё какое место, как обиталище одних только грызей — любое белко расслушивало лес как сообщество деревьев, грибов, птиц, зверьков и так далее, а разумных белок — как проводников рассудка для всего этого великолепия. В жилищах грызей всегда обитали не только сами грызи, но всевозможные организмы, начиная от улиток и заканчивая лосями, когда мороз. Слыша своими ушами, что лось никак не осиливает построить себе гнездо — что странно, учитывая его мышечную массу — грызи и пускали животных к себе, когда те ломились, и без зазрения совести забрасывали свои постройки, чтобы их могли использовать другие звери. И когда подрастающая белка всё более полно осознавала такое положение вещей, укреплялось чувство попадания в центр пушнины.

После того, как паводок сошёл на твёрдое нет, а на ветвях попёрла в рост замечательная свежая листва, четверо грызей стали закругляться со своей вознёй, для чего следовало законсервировать всё хозяйство, забрать то что следует забрать, и дойти обратно до ХимУчГнезда. Они получили вполне уверенную факту, подтверждуённую результатами замеров, и почти пять зобов того самого, что составляло предмет расслушивания: жижицу тоже тащили с собой, предъявить и подвергнуть дополнительным опытам в более широком круге морд. Дёгтя оставалось зобов сорок, так его тащить не стали — потом можно и на паровике забрать, если что.

Сворачивание операции назначили дней за десять до первомая, как назывался традиционный общий грызосбор по цокалищу, посвещённый весне. Белконаселению надо было собраться и обцокать, всё ли в пух и как пилить дальше жажу, да и вообще — поржать. Дело в том что деятельность грызей зимой коренным образом отличалась от деятельности тех же грызей летом — практически редко где можно было услышать, чтобы грызо занималось одним и тем же делом и зимой, и летом. Зима как правило была временем для втыкания в работу, как вилы в сено, потому что как минимум это в пух — согреешься, пока что-либо сделаешь. В то же время летом большая часть грызей растекалась в рыже-серые плюхи и ничем большим, чем свой огород и сбор даров леса, не занималась — ну, всмысле, обременительным. Нельзя цокнуть что грызи не могли проработать всё лето — но они знали, что это просто незачем делать, и не делали. Всё что можно было оставить на зиму, оставляли на зиму.

В частности, зимой работал один из заводиков, где часто тёрлись грызи-химики — там из желудей гнали дубльные вещества для производства клоха. В морозы работа там кипела как чай в котелке, так что имелись специальные ответственные уши, следившие за рабочим временем и когда оно выходило, выгонявшие грызей домой. Печка заводика дымила круглосуточно, как на пуху, и даже посередь ночи во дворе возились и поцокивали. Зато летом можно было целыми неделями не услышать ни единого грызя, разве что бригады строителей появлялись подлатать постройки, пока никто не мешает. В разгар лета так выслушило всё цокалище, так что дубильный завод отнюдь не был уникален.

Пройти оказалось проще чем до этого, но всё равно ноги месили грязь — уже не ледяную кашу, но всё таки грязь, потому как окончательно всё высохнет, может быть, вообще только когда снова замёрзнет. Лето на лето не приходилось, и могло быть как засушливым, так и дождливым. Грызи кстати цокнуть работали и над этим, собирая данные о том, как можно предцокнуть погоду, и кое-какие результаты имелись. В частности, все знали погодомеры, сделанные из перьев и растительных волокон — намотанные на щепку, они определённым образом изгибались при изменении давления, работая как барометр, и тем помогали предугадывать погоду.

Пока же погода была солнечная, свежий тёплый ветерок выдувал из леса остатки мороза, и белки вспушались и ловили ушами живительные лучи. У грызя имелось полезное расположение глаз на голове, так как он мог одним пыриться на Марису, а другим на изумрудную зелень листочков и травки — и слышимо, в центре головы это накладывалось одно на другое, составляя бесконечно большую величину Хрурности.

— УИ, сморчаки!! — громко цокнула Пушира, ломанувшись в кусты.

— Пошевели хвостом, убегут! — напутствовал Лущик.

Это были первые весенние грибы, похожие на сморщенные коричневые мешки в пару лап размером — впрочем, своим видом они вполне намекали на кормопригодность. У грызей, которые не особенно объедались, заурчало в животах и в рот побежали слюни — тем более, это не какие-нибудь там сухари, а сморчи! Которые даже изо всех грибов отличаются отменным вкусом, следует заметить. Пуши немедленно сошли с тропинки и прочесали участок леса, набрав очень прилично продукта, после чего отошли в сторонку, разгребли игольник и запалили костерок из хвороста. В воздухе крайне располагающе понесло дымком, а потом и грибным бульоном, к тому же у Пуширы имелся сушёный чеснок для приправы и соль. Правда, солить и чесночить следовало отнюдь не сразу, потому что первый и второй бульон просто выливался напух, ибо в него из сморчей выходила горечь, неполезная организму и невкусная — а без горечи грибы становились первосортными! На запах прилетел какой-то крупный птиц, уселся на ветку невдалеке и попыривался глазом на котелок и белок — хотя могло так статься, что на белок и котелок; Макузь выловил пару кусков и отнёс на бревно подальше, пущай клюёт. Птиц грузно слетел и стал пущай клевать.