Второй Беличий Песок - [23]

Песок состоял в том, что для похода на дальность прямой слышимости приходилось готовиться, как пух знает к чему — проверять сапоги, брать рюкзаки и палки для тыкания перед собой в воду, и всё такое. Тем не более, грызуньи не зря потратили время и обеспечили команду грибами, сухой крапивой, щавелем и топом в некотором количестве: это выселяло неуверенность, что удастся просидеть сколько нужно, не выходя за кормом.

Для начала грызи взялись за топоры и обтесали несколько брёвен, чтобы положить их и сделать мостки для передвижения по наиболее частым маршрутам, иначе земля развозилась в грязищу и ходить становилось нельзя. После этого белки потихоньку приступили к подготовке самого опыта, а Макузь и Лущик взялись перекладывать кучу брёвен, очищая их от коры и распиливая на чурбаки, входящие в топку печи. Чёрные полоски на белой коре как раз содержали ничто иное как искомый дёготь, так что их-то и было надо. Причём естественно, что для получения сколь-либо значимого количества дёгтя требовалась прорва коры. Брёвна размокли и кантовались с большим трудом — если летом Макузь мог сдвинуть такое лапами, то сейчас только рычагом. Наворочавшись, грызи усаживались у костерка перед норуплом, сиречь норой-дуплом, и лопали незамысловатый корм. С окрестностей всё сильнее несло сыростью из-за таяния снегов, заливные лужи подступали всё ближе, блестя на солнце и ночью в лунном свете.

Тяжёлая работа однако не приносила усталости! Марисе это ещё было не совсем знакомо, и она явно собиралась упереться как коза и преодолевать нестерпимое желание убежать отсюда — а желания всё не было и не было. Макузь знал, что когда белки вместе в Лесу — это вообще точно по центру пушнины, он проходил это во время тряски в организованных отрядах местной самообороны. Откровенно цокнуть, самообороняться было не от кого, так что отряды по большей части занимались полезными делами типа сооружения огородов, посадки деревьев и постройки избъ. Любое грызо должно было оттрясти, чтобы получить удостоверение, как это называлось, «о песке». Впринципе, удостоверение о каком-то там песке, а точнее его отсутствие, никак не могло помешать жить — само по себе. Однако любое-же грызо, которому показалось что-то не в пух в отношении другого грызо, могло попросить предъявить.

Короче цокнуть, если торговке на базаре казался подозрительным покупатель, она спрашивала у него удостоверение о песке, и не получив оного, имела полные основания послать напух. Логичность была пушисто-стальная: если белке не нравится существо, а оно к тому же не трясло, то с какого пуха ему, существу, продавать топ или вообще как-то взаимодействовать? Исходя из достаточно деятельной природы грызей, большинство белок таки трясли и имели эт-самое; трясти обычно отправлялись после окончания школы, а это как придётся, лет через 14–18 после рождения; тряска в основном расслушивалась как практика для молодых грызей, хотя и материального профита от работы отрядов было допуха. Кроме того, при околачивании в относительно большой стае белок было проще найти согрыунью или согрызуна, так что это было дополнительным стимулом для грызей пойти и трясануть. Вот Макузь и, и хотя согрызунью он там не нашёл, зато научился втыкаться в работу, как вилы в сено, и многому другому.

Зато уж теперь грызь не упускал случая потискать хотя бы хвост Марисы — ну а лучше конечно всю белку, что уж там пуха таить. Единственное чего грызь никак не мог сообразить, так это что ему нравится больше — непосредственно тисканье или то, что тисканье нравится белочке, которая урчала, чивкала и вообще выслушила исключительно счастливой — всмысле ещё больше, чем обычно. Разбрыльнув мыслями, грызь пришёл к выводу что оба пункта однопухственно, а следовательно можно зафиксировать уверенное попадание в пушнину.

Во внепоходном положении белочка не отягощалась одеждой типа пухогрейки, так что в лёгкой юбочке была исключительно прелестна на слух, и Макузь вылавливал себя на том, что постоянно таращится. Более того, восторг от белки был настолько велик, что он постоянно возвращался к мысли, а не ну ли её напух, эту разницу в возрасте? Как можно ухитриться определить, когда сойдёт, а когда уже нет?… Пожалуй только почуять собственным хвостом, подумал Макузь, и выслушал мнение хвоста — тот молчал, стало быть был согласен, только непонятно с чем именно. Мариса на подобные зацоки только отфыркивалась, а грызь не хотел излишне грузить ей голову.

Голова была загружена помимо этого: что ярким весенним днём, когда пригревало солнышко, что лунной и ещё холодной ночью, мозг Макузя получал по себе мыслями про дёготь, смолы и перегонку. Порой даже порядочно уставши ворочать брёвна, грызь не сурковал, а прохаживался возле установки с печью и издумывал, почём перья и как пилить эту жажу: наглядность при этом помогала. Примерно за десять дней работы огромная куча брёвен была перелопачена на чурбаки, вся кора снята и из неё выварили дёготь, истапливая печку полученными дровами. В округе теперь несло дёгтем — запах достаточно характерный, чтобы не спутать. Любое грызо знало его по смазке, применяемой для любых вещей — что дверных петель, что паровозов, а также по дегтярному мылу, каковым измывали шерсть и лапы.