— Не говори цок, пока не перегрыз, — хихикнула Ситрик, — Ты слышал, что на картохлю нападает какой-то жук?
— Один? — покатился по смеху Макузь.
— Да если бы, тучей. Если вовремя не сделать чего — сожрут начисто.
— Надо прочистить, — вспушился грызь, обеспокоившись за судьбу картохли.
Впрочем, была ещё репа; на неё тоже нападали гусеницы, но грызи умели от них избавляться с помощью настоев, обрызгивая ботву в частности настоем простой полыни. Вслуху наблюдательности и главное отсутствия надуманных выводов из наблюдаемого, пуши издавна умели не остаться без корма, а уж теперь об этом не шло никакенного цоканья; в крайнем случае можно было завезти недостачу из других областей, но этого случая вообще никто не слыхивал в самые неурожайные годы. Основанное на ужирнении, а не укрупнении, беличье хузяйство не катастрофически зависело от погоды — как правило имелся свой полив и средства затенения на случай чрезмерного пекла. Вслуху этого никто из пушей не беспокоился о том, что будет вообще нечего есть, а думали над тем, чтобы не грохнуть на огород больше времени, чем следует.
У грызей в любом случае было чем заняться, даже помимо вспушения. Баклыш расцокивал, что один из грызей, которые трясли в школе в качестве учителей, работает над нитконаматывательным механизмом — тот показывал грызунятам всю эту пухню, интереса для. Тот грызь работал раньше в Щенкове в мастерской с часовыми механизмами, поэтому и ниткотрон оказался того же свойства — маленький и заводящийся от пружины. Соль состояла в том, что достаточно накидать перед машинкой, размером с курицу, какой-нибудь волокнистой пухни типа цветков репея, и механизм начинает сам зажёвывать её и перематывать в нитки. Самое то развлечение для мелкой белочи, а заодно и нитки, которые лишними никогда не будут.
Вообще о том, чтобы потешить белочь, грызи думали постоянно, как оно того и стоило. Например была мысль поставить в пруду возле школы макет морского корабля со всей пухнёй — якорями, мачтами и парусами; собственно, впоследствии так и сделали. В Тарове, как впрочем и в одинадцати беличьих посёлках из десяти, белочи было куда сунуть нос и где потрясти хвостами. Впрочем не только белочи, но и всяким прочим животным от зайца до медведя, но просто у белочи, как у растущих грызунят, были более широкие запросы по этому поводу.
Сидючи прибочно с согрызуном, Макузь и Ситрик как обычно получали полные уши довольства, а учитывая возящихся рядом грызунят — ещё в несколько раз больше. В воздухе ворочал боками сырой свежак, впрочем очень тёплый, учитывая южный ветер; с восточной стороны висела серая облачность, сквозь которую кочевали синие пятна дождевых туч, а к западу в прорехи между облаками светило солнце, клонящееся к закату со смеху. Как это обычно и случается при низком солнце, свет становился особенно мягким, золотистым, так что его прямо таки хотелосиха мять лапами.
— Какой свет! — восхитилась Ситрик, — Хочется мять его лапами.
Что она собственно и сделала, помяв лапами макузьевый хвост, на который в том числе и падал свет — если хвост не сгребать совсем в охапку, то мять его лапами это примерно тоже самое, что мять пустое место, потому как он крайне пушон и состоит поэтому по большей части из воздуха.
— Думаю он будет не против, — хихикнул Макузь, поглаживая белочку по шёлковым ушкам.
С одной стороны рекой лился этот самый свет, а с другой ветер доносил мелкую дождевую пыль, которая даже в рассеяном освещении переливалась радужными кольцами. Над огородом, свободно раскинув широкие крылья, пролетели гусак и гусиха.
