Второй Беличий Песок - [125]

— Да, там раки водятся, и улитки! Пойдём потом, к ужину?

— Кло!

Они и пошли потом, и на речку, и в кучу других, не менее хрурных мест, каковых по посёлку и окрестностям имелось сколько угодно. Пока же лёгкий свежий ветерок перекатывался по полю, хотя казалось что он перекатывается и по смеху тоже, настолько в пух было движение воздуха. Ветер словно поглаживал грызей по пушным ушам, как лапа Мира, чем и вызывал довольное прицокивание. Ну и до кучи к этому — тот же самый ветер вращал крыльчатки мельниц, какие кое-где торчали из ковра кустов и деревьев. А над полем, расправив широкие крылья, бороздил воздух жирный гусак — возможно тот же самый, что пролетел над Бронькой и Баклышем.

С самого утра, неслушая на прохладу и влажность от прошедшего ночью дождя, Ситрик уже чуяла хвостом, что собирается жара — и как обычно, не ошиблась. Хорошо ещё поднялся ветер, но и при нём приходилосиха вываливать язык, настолько тёплым оказался воздух и так припекало солнце. Вылезши из сурковательного ящика, грызуниха хотела было метнуться на огород за овощем, но вспомнила про Макузя и дёрнула его за хвост.

— А? — отозвался тот.

— Ты просил тебя разбудить, — напомнила Ситрик, и таки метнулась за овощем.

Когда она принесла к норуплу репу и два огурца на салат, Макузь с невозмутимым видом уже нарезал овощ — хитрый грызь заныкал его с вечера. Оба прокатились по смеху, но потом прекратили, чтобы съесть еду… и снова начали. В оконные проёмы без стёкол отлично задувало свежаком, так что ни о какой пыли в жилище цоканья не шло — даже линялый пух в большом количестве и то выносило без следа. В кустах с квохтаньем возились сорные курицы, брыляя старыми листьями и веточками.

— А где наша белочь? — полюбопытствовал Макузь, — Ну, чисто из академического интереса?

— Почему из академического?

— Ну, потому что где белочь есть, там она и будет, — резонно цокнул грызь.

— Чисто из академического интереса, белочь пропалывает укроп и лук, — сообщила Ситрик, — Йа им цокнула, чтобы как совсем жарко будет, шли на ручей купаться, а то мимо пуха.

— Это думается они сразу, — кивнул Макузь, — А ты как с вознёй?

— Йа уже почти не с вознёй, а без возни. Сейчас как раз поеду доцокнусь окончательно, сдам паровик в гараж, и кло. А ты чего вскочил?

— Мне как раз в Избу, там собирались собраться несколько пушей для цоцо.

— Цоцо какого рода?

— Опять таки теоретического, — хмыкнул грызь, — Есть какие-то данные по поводу тара, хотели обцокать. Как обцокаем, доведу до твоих ушек.

— Это уж за тобой не заржавеет.

Пока пуши неспеша кормились, в топке паровичка уже трещали поленья, загодя брошенные туда — ну и подожжённые, потому как просто так поленья не трещат! — и как раз после испития чая котёл вскипел. Ситрик забралась на сиденье машиниста, Макузь на дрова, так и поехали, покатываясь по смеху, когда колесо попадало в очередной ухабчик.

— Погрызец аппарат!

— Погрызец аппарат, погрызец и нам!

С такими прицокиваниями Ситрик заехала кругом, чтобы не ломиться по лапоходным топинкам, и трицикл бодро прокатился по мостику через канал, ведущему в ворота Избы. Там грызуниха сразу завернула к гаражу, как она впрочем всегда и делала, и заглушила топку. Затем она пошла искать, кому бы сдать транспорт, а Макузь пошёл к 24-му помещению, где уславливались эт-самое.

Как оно постоянно и случалосиха, внутренний двор Избы был набит зеленью не хуже любого огорода, так что налопаться щавелем или сорвать пучок лука — только так, благо не убудет. На бережку центрального пруда плескалась белочь, овцы и две собаки типа прилапнённого волка, а в кустах было понятно что — там тоже слышалось поквохтывание. Пушей, которые бы активно трясли, было не слыхать — тут вообще не особо суетились, но уж к пику лета вообще наблюдалась самая спячка хвостов. На одном из наиболее высоких шестов, увешанном скворечниками по нулевому сорту, ярко выделялась трепещущая на ветру алая тряпочка; если бы Изба совсем закрылась, в пушнину, то тряпочки бы не было, так что она несла и чисто утилитарную функцию, помимо прокатов по смеху.

— Эй грызо! — получила оцок сбоку Ситрик.

— От грызо слышу, — резонно ответила она, — Доброго утреца, Жижень.

Жижень был самым заядлым бюрократом во всей Избе — цокнуть хотя бы то, что когда он садился писать цифры, надевал напалечник, потому как иначе просто лапы болели от количества цифр. Грызь был достаточно пожилой, так что ходил с палкой; этой палкой он имел привычку тыкать в сторону того, кому цокал. У непривычных пушей это вызывало опасения за ненатыкаемость своего организма на палку, но не у Ситрик.

— Ты по песок, или что? — уточнил грызь.

— Или что. Сейчас сдам паровик, и кло.

— ЭхЪ, — почесал подбородок Жижень, пырючись в небо, — Архив бы разобрать.

— Хвост на него положить, потом разберём, — хихикнула Ситрик, — Лета самая макушка, корм растить надо, а главное давно йа не тискала плотно свою белочь, прямо цокнуть.

— О, тут поперёк ни-ни, — кивнул тот, — Только цокни, что там за коробка с бумагой «Елову Е. Ы.»?

— А да, это… — и грызуниха прочистила, что это.

Макузь же в это время забрался по лестницам на третий ярус постройки — лесницы тут имелись основательные, из толщенных досок, так что ходили не побаиваясь — и двинул в нужную сторону. По террасам стояли земляные ящики, из которых также таращилась зелень буйным образом, что способствовало. В частности, грызей можно было обнаруживать по чавканью, которое они издавали при поедании щавелевого листа, что Макузь и сделал. Присутствовали несколько пушей, из местных таровских, а также Мышыш из щенковского учгнезда, каковой собственно и подзаварил кашу. В первую очередь грызи приветственно мотнули ушами и цокнули, почём перья в целом, затем уселись к скамейке — потому как стол отсюда унесли куда-то, клали что нужно на скамейку, и ладно.