Второе Установление - [50]

осмелилась пикнуть. Она испугалась даже непроизвольно вырвавшегося всхлипа.

Стеттин говорил теперь тоном, который она ненавидела, жестко и нетерпеливо:

– Вы – раб далекого прошлого. Установление превосходит нас по объему и населению, но его

владения слабо скреплены и развалятся от хорошего удара. В эти дни их удерживает вместе только

инерция, а я достаточно силен, чтобы преодолеть эту инерцию. Вы загипнотизированы прежними

временами, когда одно лишь Установление обладало атомной энергией. Они смогли парировать

последние удары умиравшей Империи, а впоследствии им приходилось сталкиваться только с

безмозглой анархией военных диктаторов, сумевших противопоставить атомным кораблям

Установления лишь старые посудины. Но, дорогой мой Мейрус, Мул это все изменил. Он

распространил знания, которые Установление копило для себя, на половину Галактики, и монополия

на науку сгинула навечно. Мы можем поспорить с ними.

– А Второе Установление? – холодно спросил Мейрус.

– Второе Установление? – повторил Стеттин так же холодно, – А вам известны его намерения?

Ему понадобилось десять лет, чтобы остановить Мула, если и вправду это сделали они. Или вы не в

курсе, что немалая часть психологов и социологов Установления считает, будто после Мула План

Селдона полностью развалился? Если же План исчез, то образовался вакуум, который я могу

заполнить не хуже любого другого.

– Наши познания об этом недостаточны, чтобы идти на риск.

– Наши – возможно. Но у нас на планете есть гость с Установления. Знаете ли вы об этом?

Какой-то Хомир Мунн – который, насколько я понимаю, написал о Муле статьи, где откровенно

выразил мнение, что План Селдона больше не существует.

Первый министр кивнул.

– Я слышал о нем или, по крайней мере, о его писанине. И что он хочет?

– Он просит позволения войти во дворец Мула.

– В самом деле? Умнее было бы отказать. Никогда не стоит тревожить суеверия, которые

поддерживают всю планету.

– Я об этом поразмыслю – и мы еще поговорим на эту тему.

Мейрус откланялся.

Госпожа Каллия сказала душераздирающим тоном:

– Пусик, ты сердишься на меня?

Стеттин в бешенстве обернулся к ней.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты не смела называть меня этим смешным именем при

посторонних?

– Но тебе же это нравилось.

– А теперь не нравится и больше не будет нравиться.

Он мрачно разглядывал ее,словно не понимая, как он только мог выносить ее в последнее

время. Она была податливой и глупой бабой, которую было приятно щупать, давая себе разрядку от

тяжелых трудов в ее нежных объятиях. Но даже эта нежность становилась утомительной. Она грезила

о браке, надеясь стать Первой Гражданкой.

Смешно!

Она была очень хороша, пока он оставался только адмиралом – но теперь, как Первый

Гражданин и будущий завоеватель, он нуждался в большем. Он нуждался в детях, которые смогли бы

унаследовать его будущие владения – то есть в том, чего никогда не имел Мул: ведь именно поэтому

его Империя перестала существовать сразу после того, как завершилась его странная, нечеловеческая

жизнь. Он, Стеттин, нуждался в дочери какого-либо из великих исторических родов Установления, с

кем он мог бы создать династию.

Непонятно, почему он не избавится от Каллии прямо сейчас. Это было бы нетрудно. Она

немного похнычет… Он отбросил эту мысль. Вообще-то у нее были и достоинства.

Каллия ободрилась. Влияние Седобородого прошло, и гранитное лицо ее Пусика смягчилось.

Она привстала единым плавным движением и прижалась к нему.

– Ты не будешь бранить меня, не правда ли?

– Нет, – он с отсутствующим видом похлопал ее по спине. – А теперь немного посиди

спокойно. Я должен поразмыслить.

– О человеке с Установления?

– Да.

– Пусик! – после паузы.

– Что?

– Пусик, ты говорил, что с этим человеком прибыла маленькая девочка. Помнишь? Когда она

придет, могу ли я встретиться с ней? Я никогда…

– Ты что, думаешь, я мечтаю видеть здесь его девчонку? У меня зал для аудиенций или

начальная школа? С меня хватит твоих глупостей, Каллия.

– Но о ней позабочусь я, Пусик. Ты даже о ней не вспомнишь. Просто я так редко вижу детей,

а ты знаешь, как я люблю их.

Он саркастически взглянул на нее. Она никогда не отказывалась от этих мыслей. Она любила

детей – то есть, его детей; то есть, его законных детей; то есть, речь шла о браке. Он засмеялся.

– В данном случае речь идет о дылде лет четырнадцати-пятнадцати. Она, наверное, с тебя

ростом.

Каллия выглядела сокрушенной.

– Ну позволь мне, пожалуйста. Она может порассказать мне об Установлении. Я всегда

мечтала побывать там, ты же знаешь. Мой дедушка был жителем Установления. Ты не возьмешь меня

когда-нибудь туда, Пусик?

Стеттин улыбнулся при этой мысли. Возможно – как завоеватель. Хорошее настроение,

которое доставила ему эта мысль, облеклось в слова:

– Возьму, возьму. И ты можешь встретиться с девчонкой и говорить с ней об Установлении,

сколько тебе будет угодно. Но, как понимаешь, не в моем присутствии.

– Честное слово, я не буду беспокоить тебя. Я приму ее в своих покоях.

Она была снова счастлива. В последние дни ей не очень-то часто удавалось настоять на своем.

Она обвила его шею руками и почувствовала, как после едва заметного колебания его мышцы