Второе рождение Жолта Керекеша - [43]

— Чао, Жоли, чао!

Она опустилась на колени и обняла его за шею.

— Перестань, — буркнул Жолт, заставляя себя обозлиться.

— Господи, Жоли, ты плачешь! Так тебе больно?

— Зверски больно, старушка. Но уже проходит. Теперь почти совсем прошло.

— Бедненький! — проникновенно и с жалостью сказала девочка, снова нежно обняла брата и прижалась лицом к его лицу.

— Хватит, Беата. Какого черта ты все обнимаешься?

— Но я же тебя люблю! — сказала Беата.

— Всех ты любишь и всех немедленно ставишь об этом в известность! — проворчал Жолт и захлопнул ногою дверь.

В холле стало темно.

— Да, — сказала Беата счастливым голосом.

— Ну и политика, лучше не надо, — сказал Жолт.

Он вытер глаза, и опять ему захотелось плакать, но он удержал подступавшие к горлу слезы.

— Совсем не политика, — сказала Беата, прижимаясь русой головой к лицу Жолта.

Жолт подул на ее волосы.

— Ольга меня спросила: ты и в самом деле счастливая?

— Какая Ольга?

— Ты не знаешь ее. Одна девчонка с собакой.

— С собакой?

— Ага. Послушай, Беа, я буду натаскивать Зебулона,

— Ладно, — согласилась Беата. — Но сейчас его надо вывести… Я…

— Вечно ты его тащишь! Все, наверное, покатываются со смеху.

— А вот и нет. Всем как раз очень нравится. Зебулон ведь красавчик. Можно мне его вывести?

— Веди. И будь счастлива.

— А я и счастлива, — сказала Беата.

— Тебе дали хорошее имя. А мое вот совсем ничего не означает.

— Означает.

— Что?

— Тебя. Оно означает тебя, — сияя, сказала девочка.

— Глупости, — уныло обронил Жолт, прижимая руку к задергавшемуся желудку.

— У тебя совсем белое лицо, — с тревогой сказала Беата.

— А каким оно должно быть? Черным, что ли?

Жолт скрипнул стиснутыми зубами, и сквозь них просочился странно тоненький свистящий звук. Он ненавидел, когда его страдания моментально отражались на физиономии.

— Ляг, Жоли! Магда звонила в школу и сказала, что ты болен.

— Значит, я болен официально? Любопытно! Весьма! — сказал Жолт.

— Конечно, официально.

— Слушай, Беа, сейчас я официально лягу в постель и официально засну. Все в официальном порядке. Ты согласна?

— Согласна. Все же знают, что ты заболел. Бедненький мой!

— Чаю притащишь?

Беата бросилась в кухню. А щенок стоял в двери, нюхал воздух и не осмеливался войти.

Голова кружилась, и Жолт, шатаясь, едва добрел до тахты.

Он проспал часов пять. Снились ему всякие ужасы и кошмары, но запомнился всего один сон.

— Вот и папа ошибся. На пять минут, — сказал Жолт, проснувшись и вспомнив сон, и как-то безрадостно усмехнулся.

Позднее, когда у него развилась та болезнь, он рассказал этот сон врачу.

*

Доктор Керекеш прошел две остановки пешком. Воздух на улице был тускло-синий и душный, перемешанный с дымом и плотными испарениями бензина. Прогулка не освежила Керекеша. Было ощущение, что воздух давит, прижимает его к асфальту. Он шел ссутулившись, внутренне напряженный, и ему страшно хотелось, чтоб причиной его безграничной усталости был только смог5. И он поддался этой утешающей мысли. Смог! Дома горячий душ, несколько шагов по овеянному прохладой саду, и действие смога кончится.

День у Керекеша выдался небывало тяжелый. Неожиданно умер его больной, и Керекеш не мог забыть детскую улыбку под аккуратно причесанными желтовато-белыми усами покойного — он ушел из жизни, не ожидая прихода смерти. Дядя Иван был сосед Керекеша и умер, как говорится, у него на руках. Никому нет дела, что за жизнь старика врачи боролись в течение двух недель и, когда его почти выходили, вдруг отказало сердце. Переполох, волнение: в одной игле для инъекций обнаружен засохший тромб. Потом выяснилось, что в этот раз дяде Ивану инъекций не делали. Утром, после вскрытия, все станет ясно… Да, утром станет известно больше.

Керекеш с горечью усмехнулся. Ему, врачу, что-то станет известно. А старого Ивана ждет последнее пристанище — земля.

И вот в самый разгар треволнений и суматохи, часов, должно быть, в одиннадцать, раздался звонок из школы. «Хенрик Ба?ктаи для Жолта товарищ неподходящий», — сказала по телефону директор. «Разумеется», — сказал Керекеш, стараясь припомнить, кто такой Хенрик Бактаи. Тогда директор заверила, что роль Жолта в этой истории уже выяснилась, в кражах он не участвовал, однако не повредит, если отец с ним побеседует. Просто так, вообще, о его друзьях. Вот и прекрасно, что просто так, вообще. Он, Керекеш, побеседует с Жолтом о его друзьях грабителях вообще. И еще кой о чем говорила директор, в частности о торжественном вечере, когда все стояли, а Жолт…

С Керекешем поздоровался пожилой сосед, переводчик Янош Бор. Обычно они обменивались мнениями о погоде, но именно сейчас, сияя улыбкой неведения, Бор обрушил на Керекеша самый неприятный для него вопрос:

— Скажите, доктор, как чувствует себя Иван? Ему стало лучше?

— К сожалению, дядя Янош… — Керекеш не договорил.

— Неужто? — спросил старик Бор.

Он стащил с головы шляпу, но по инерции продолжал улыбаться.

— Он умер, — лаконично ответил Керекеш, вежливо поклонился и проскочил в ворота.

На садовой дорожке ему подвернулся экс-почтальон с видом знающим и удрученным. Нынче все любопытные словно бы сговорились бить Керекеша по самым больным местам.

— По дошедшим до меня слухам, господин главный врач, — сказал Липтак, — Иван, как говорится, отправился к праотцам.