Он уже не ребенок, вот в чем дело.
И этот Жолт порой отвратителен, на сторонний взгляд особенно. Он давит муху, наблюдая ее коматозное, то есть предсмертное, состояние. Он лихо вытаскивает шнурки из ботинок кассирши в магазине, вызывая восхищение группы чуждых ему, в общем-то, сверстников, и крадет какие-то безделушки. Он, наконец, напивается, пробуя на самом себе впервые в жизни, что такое алкоголь.
И все-таки Жолт, повторяю, обычен. Он просто перешагнул невидимую черту в своей жизни, он не ребенок, он сложен так же, как прост.
В его жизни возникает порог. Автор очень серьезен, рассказывая об этом. И тут автор, пожалуй, выступает как ученый-психолог, врач, социолог.
С возрастным порогом связан и недуг Жолта. Недуг состоит в том, что он начинает заикаться, стесняется этого, прячется от людей. Жолт на краю пропасти, катастрофы, и врач-отец — не зря отец его по профессии врач — бессилен ему помочь, потому что в данном случае и медицинские препараты бессильны. Лекарство тут иное: доверие, откровенность, понимание.
Доктор Амбруш, к которому приводят Жолта, внешне похож на традиционного волшебника, но он вовсе не волшебник, а психиатр. Он-то и помогает Жолту обрести уверенность в себе и снова стать естественной частицей мира, из которого он стал уже выпадать из-за неуверенности и неоткровенности, конфликтов с отцом, из-за создавшегося непонимания.
Вот, пожалуй, и найдено это слово.
Понимание.
Понимание есть ключ ко всему роману Шандора Шомоди Тота и к гораздо большему — целому возрасту, возрасту подростка.
А возраст, как известно, принадлежит и одному человеку и целому поколению. Вот почему столь важно все, о чем сказал в своем романе Шандор Шомоди Тот. Это важно не только подростку Жолту, но и его отцу, взрослому человеку, доктору Тамашу Керекешу. Как важна и нужна эта книга и юношеству и взрослым.
Книга откровенна. Привыкшего к гладкописи она вначале может и покоробить.
Книга Шандора Шомоди Тота правдива. Она необычна, остра неприукрашенной остротой истинной правды. Вот почему ее порой нелегко читать.
Нелегко, но необходимо.
Все, что заставляет думать, пусть думать мучительно, — прекрасно.
В книге три главных действующих лица.
Это подросток Жолт Керекеш, его собака, которая есть как бы яркое освещение внутренней доброты Жолта, и весь мир.
Прекрасный и грустный, счастливый и сложный, блистающий Мир Человека, в который вступаете вы — все новые и новые люди мира, каждый день и каждый час переступая ту невидимую черту, за которой вы — «уже не дети».
Альберт Лиханов
В квартире главврача Ке?рекеша витали тени собак: легавой, боксера, овчарки, сеттера, фокстерьера, — одним словом, собак, о которых мечтали домашние. Самым частым и самым желанным гостем был датский дог, чья могучая стать затмевала собой остальных. Лишь Беа?те хотелось маленькую собачку, и ее вполне бы устроила такса. А из таксы — в этом можно не сомневаться — никогда большой собаки не вырастет. Жена доктора Керекеша, восхищавшаяся собакой-поводырем, мечтала о немецкой овчарке. Жолт — ему минуло недавно тринадцать, — хотя и недоумевал, зачем зрячей семье поводырь, тем не менее энергично поддерживал мачеху. Вообще-то ему хотелось иметь не собаку, а льва или, скажем, гепарда. Даже лучше гепарда. Он где-то читал, что в Англии существует обычай держать в доме прирученных хищников. Но на улице А?рона Га?бора никогда, к сожалению, не встречали детей, которые бы прогуливали гепарда. И, мирясь с обстоятельствами, когда не могло быть и речи о каком-то несчастном доге, так как дог, дескать, слишком много ест, Жолт соглашался на немецкую овчарку. И с овчаркой ведь можно держать в страхе тех, кого хочется держать в страхе.
Эти ребяческие или же легкомысленные мечтания Жолта для доктора Керекеша вовсе не были тайной. Его тоже привлекала идея заиметь в доме собаку. А ожидания, с нею связанные, были, кстати, не менее фантастическими, чем у прочих членов семьи. Правда, вслух своих мыслей он не высказывал. Но по редким, вскользь оброненным репликам можно было догадываться, что на собаку он возлагает определенные надежды. С годами, когда забот с сыном все прибавлялось и прибавлялось и неприятности из-за мальчика росли угрожающе, отец все чаще, почти каждый день, стал помышлять о собаке. Рассуждения его вовсе не были умозрительными, отвлеченными, необычными. Наоборот! Рассуждал он чисто житейски. О том, например, что собаку надо вовремя и ежедневно кормить, и в этом крылось уже будущее спасение. Собака не лазает по деревьям. Значит, и ее хозяин больше времени будет проводить на земле. Собаки, и в особенности щенки, совершенно не выносят пальбы, грохот выстрела приводит их в ужас. Следовательно… Чтоб собака не одичала, не отбилась от рук, ее надо дрессировать. Первое же условие дрессировки — система, строгий, железный режим. Стало быть, у того, кто будет такой режим соблюдать, не останется времени для бесполезных и бесцельных скитаний. В этом месте доктор Керекеш свои мечтания прерывал и, не желая преувеличивать, вносил в них существенную поправку: меньше останется времени для бесполезных и бесцельных скитаний.
