Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких - [16]
В книге — ближе к конце — есть три важных диалога. Два уже упоминались — это диалоги Жилина и воображаемого Римайера и Жилина и его коллег-агентов. Третий же демонстрирует трудности, ожидающие Жилина в его отчаянной надежде улучшить состояние человечества. В хорошо оборудованном кафе он встречает революционера (по всей видимости, африканца), который приехал в Страну Дураков в поисках оружия и другой поддержки его целей. Несмотря на все слова об освобождении бедного угнетенного народа от диктаторского режима, он не марксист. Он чрезмерно восхищается окружающим его изобилием и доказывает, что материальное изобилие — единственная цель, стоящая борьбы, намного превосходящая такие абстракции, как демократия. Жилин отвечает, что великие революционеры говорили не: «Теперь вы свободны, развлекайтесь», но: «Теперь вы свободны, работайте». Выходец из «третьего мира» немедленно называет Жилина марксистом и тянется за пистолетом.
Если в форме выражения данной идеи и есть нечто неортодоксальное, то сама эта идея — что прогресс базируется не только на материальном изобилии и приверженности к удовольствиям, но на общечеловеческих ценностях — явно марксистская (в лучшем смысле этого слова). Это то, чего критики Стругацких не смогли распознать (это нераспознание можно в значительной степени отнести на счет их определенного консервативного упрямства или закостенелого мышления).
Если идеологические претензии оказались надуманными, то в художественной форме можно усмотреть некоторые недостатки. Пока Стругацкие только подходили к зловещей разгадке тайны (на протяжении первых трех четвертей книги) — и, как и в других произведениях, наслаждались, интригуя читателя нерешенными загадками — с одной точки зрения, в сюжете осталось слишком много оборванных линий, что могло привести к ненахождению разгадки. В то же время общее осуждение всех грехов декаданса дано настолько общо, что многие из подразумевающихся взаимосвязей — например, между досугом, гангстеризмом и научным шарлатанством — остаются настолько смутными, что их наличие приходится принимать на веру. Дарко Сувин (Darko Suvin) заметил, что рассматриваемый роман в чем-то схож с «крутым детективом», наилучшим образом представленным произведениями Реймонда Чандлера — та же манера вести повествование от первого лица, например, равно как и зловещая деятельность заговорщиков, и моральная амбивалентность персонажей. Но Жилин — все же нечто иное, нежели просто «крутой», каковое состояние требует известной доли цинизма по отношению по перспективам улучшения человеческого общества. Трудно соединить извращенную мораль, присущую «крутым детективам», с позитивистской диалектикой Маркса, а Жилин — определенно умеренный марксист. Авторы местами преуспели, но в целом — произведение не из их лучших.
Большее, что можно заметить о романе «Хищные вещи века» с позиции 1990-х годов, — то, что авторы предвосхитили американское движение «киберпанка» середины 1980-х. Как и киберпанк, «крутой» стиль описывает блестящее, хоть и коррумпированное общество, в котором главенствуют мощные организации, пристрастившееся к наркотикам, электростимуляции нервной системы и манипуляциям с помощью средств массовой информации. Критика капитализма подразумевается в произведениях таких авторов, как Гибсон, Стерлинг, Ширли, в каковых произведениях движущей силой каждого — от главы межгосударственной корпорации до незначительного торговца — является богатство и наслаждения, обеспечиваемые богатством, что приводит к нравственной деградации. Такова же идея и романа «Хищные вещи века».
Такой недостаток тонкости перестал удовлетворять искушенному западному вкусу, хотя, возможно, он был более приемлем в то время, когда роман был впервые опубликован; кому-то он мог напомнить нескрываемое, самоуверенное философствование, скажем, Хайнлайна. Впрочем, по-видимому, он оказался слишком утонченным для вышеупомянутых советских критиков, искавших неприкрытое подтверждение партийной оценке исторической неотвратимости. Несмотря на гуманный антикапитализм, этот роман открыл полудесятилетие идеологических споров о творчестве братьев, упомянутое во «Введении».
Роман, который до сих пор считается — многими критиками как на Востоке, так и на Западе, — лучшим произведением Стругацких, появился как раз перед романом «Хищные вещи века», в 1964 году. Он тоже рассматривает проблемы истории и человеческой природы; на самом деле, это, вероятно, лучшая работа Стругацких на эти темы. «Трудно быть богом», переведенный на английский в 1973 как «Hard To Be a God», стал наиболее популярным произведением братьев Стругацких в Советском Союзе и — на время — в 1960-е — самым популярным произведением вообще в жанре фантастики. Значительная часть его успеха была обусловлена его головокружительным сюжетом и персонажами, что сочеталось с намного более серьезной и даже пессимистичной диалектической философией.
Главный герой, называемый в основном тексте доном Руматой, — член группы из Института Экспериментальной Истории, посланной с высокоразвитой коммунистической Земли изучать жизнь гуманоидов на чужой планете. Подобно миру из повести «Попытка к бегству», эта планета находится на феодальной стадии развития. К несчастью, развитие ее отрицает идеи Маркса, поскольку далее общество той планеты дегенерирует до фашизма, не проходя стадию капитализма. Замаскированные под знать (отсюда титул «дон»), Румата и его товарищи оказываются вынужденными — в феодальной стране Арканар — иметь дело с тем, что власть буржуазии консолидируется с похожими на штурмовиков Серыми Солдатами и их вождем доном Рэбой. Бывший правительственный чиновник, Рэба, хотя и примечательный в основном своей посредственностью, тем не менее обладает ужасающей властью террора. Основная его поддержка у населения происходит за счет нарождающегося класса торговцев, которые подозрительно настроены по отношению к старой интеллигенции и аристократии и желают уничтожить оба эти класса. В этом стремлении их поддерживает Церковь в лице воинственных монахов Святого Ордена и — в конечном счете — ночная армия бандитского лидера Ваги Колеса. Здесь мы видим классическую триаду главных злодеев (по Марксу) — мелкую буржуазию, церковь и бандитов — объединяющихся, дабы выполоть ростки просвещения, могущего облегчить переход от феодализма через капитализм к коммунистическому мировому государству, «обществу, свободному от классовых различий и от подавления людей», по словам Руматы.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».