Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких - [13]

Шрифт
Интервал

Роберт и его друг Патрик демонстрируют героизм явно импонирующего Стругацким вида — они рискуют своими жизнями для обеспечения успеха эвакуации. Но — типично для двойственности, с которой изображен Роберт, — в следующей главе он приносит в жертву Волне полный детей аэробус, чтобы спасти свою возлюбленную, Таню.

В это время в Столице, расположенной на экваторе, наконец поняли, что беда неотвратима: Волна, идущая от северного полюса, и аналогичная, движущаяся с юга, в ближайшие часы встретятся на экваторе, уничтожив все живое на планете. Все обитатели планеты, кого смогли найти, собрались в Столице, где инженеры тщетно роют подземное убежище, пока население обсуждает возможности выхода из сложившейся ситуации. Вихрь слухов делает фактически невозможным различение фактов и вымысла. В этих условиях проходит собрание, на котором ученый Ламондуа твердо провозглашает примат научных ценностей перед общечеловеческими. «Разговоры на моральные темы всегда очень трудны и неприятны», — произносит он с неосознанной иронией в свой адрес. Далее он утверждает, что потребность в знании превосходит все прочие соображения. Но, еще не закончив речь, он ломается и признается, что он боится и за свою жизнь, и за жизнь своих детей.

Обсуждается вопрос, кто (или что) будет спасено с планеты на межзвездном корабле Горбовского, находящемся в космопорту Столицы. Горбовский, который на протяжении предыдущей части повести лениво бродил, делясь своими оптимистическими взглядами на жизнь с местными, берет слово после Ламондуа и вежливо информирует собравшихся, что решать уже нечего: он как капитан корабля уже отдал приказ. Спасены будут дети, и только дети. Что касается абстрактных философских размышлений, то Горбовский добавляет: «В общем-то товарищ Ламондуа высказал интересные мысли. Я бы с удовольствием с ним поспорил, но мне надо идти». Почему дети? «Самое ценное, что у нас есть, — это будущее», — отвечает Горбовский. Капитан затрагивает уже знакомую тему, рассматривавшуюся и раньше, в повестях «Стажеры» и «Полдень, XXII век (Возвращение)»: «наше будущее — это дети».

Следующая, предпоследняя, глава коротка, но выразительна до боли. Авторы не срываются в пафос и мелодраму, присущие такой ситуации. Они ограничивают себя простым описанием детей, грузящихся в корабль, родителей, наблюдающих за этим, ученых и художников, один за другим подходящих к Горбовскому с просьбой позаботиться об их произведениях или результатах исследований. В конце концов Горбовский разрешает сложить эти творения в кучу рядом с люком; никто не верит всерьез, что для этих материальных ценностей найдется место. Ему приходится также завернуть от корабля неистовую и эгоистичную мамашу (которой, впрочем, в конце концов удается проникнуть туда) и уговорить погрузиться группу подростков, желающих героически погибнуть. Описан и напряженный, тихо-драматический случай, когда Роберт Скляров появляется с Таней и настаивает, чтобы и ее взяли на борт. Рассерженная на Роберта, девушка отказывается, прежде чем Горбовский успевает отреагировать.

Когда посадка закончена, сначала Валькенштейн, замкнутый штурман, а затем и Диксон, бортинженер, включивший на корабле автопилот, буднично настаивают на том, чтобы остаться на Радуге, уступив место детям. Горбовский не спорит, засовывает удивленного директора школы на борт и закрывает за ним люк, решив, видимо, уже некоторое время назад, тоже остаться на планете.

Финальная глава спокойна — могильно спокойна. Друзья-космолетчики прощаются и расходятся, желая провести последние часы жизни так, как им хочется — по-разному. Диксон уезжает по коридору между двумя Волнами; Марк Валькенштейн направляется в степь, сопровождаемый своей подругой; Горбовский возвращается в город, в свободную компанию остальных. Вдоль главной улицы Столицы художники устроили импровизированную выставку своих работ, и на веранде кафе молодой человек представляет музыку собственного сочинения. У некоторых еще остается надежда — группа инженеров продолжает рыть тоннели под городом, давая повод Горбовскому заметить — как забавно, что «на чудо теперь надеются самые скептические и логические люди планеты…».

Горбовский находит себе удобный уголок на пляже, где он может отдыхать в ожидании конца. Роберт устраивается рядом, проклиная себя за все грехи того дня. Горбовский утешает его, говоря успокаивающие и извиняющие слова, затем поощряет его провести последние минуты, вновь налаживая отношения с Таней. Горбовский разговаривает с Камиллом, признающимся наконец, что он — последний выживший из группы ученых, срастивших себя — в порядке эксперимента — с машинами; Камилл не может умереть, и он осознает близкую перспективу остаться в полном одиночестве на мертвой планете. Камилл, как и неудачливые экспериментаторы, вызвавшие Волну, является примером ошибки — подчинения человеческого чисто научному. Эту же мысль проводит и последний эпизод. Маленькая группка испытателей, нуль-перелетчиков, несущих слепого товарища, жертву одного из испытаний, входят в океан и уплывают между высокими черными стенами Волны. Слепой играет на банджо и поет песню о надежде перед лицом бедствия:


Рекомендуем почитать
Импровизатор, или Молодость и мечты италиянского поэта. Роман датского писателя Андерсена…

Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.


Кальян. Стихотворения А. Полежаева. Издание второе

«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».


<Примечание к стихотворениям К. Эврипидина> <К. С. Аксакова>

«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».


Стихотворения М. Лермонтова. Часть IV…

Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».


Сельское чтение. Книжка первая, составленная В. Ф. Одоевским и А. П. Заблоцким. Издание четвертое… Сказка о двух крестьянах, домостроительном и расточительном

«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».


«Сельский субботний вечер в Шотландии». Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова

«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».