Второе кольцо силы - [4]

– Пошли теперь в дом, – сказала она, подталкивая меня рукой.

Я заколебался. Какая-то часть меня была крайне встревожена и хотела немедленно удалиться отсюда, и тем не менее другая часть меня ни за что не хотела уходить.

– Ты не боишься меня, не так ли? – спросила она обвиняющим тоном.

– Да, безусловно! – воскликнул я.

Она хихикнула и самым располагающим тоном заявила, что она грубая примитивная женщина, которая очень неуклюже владеет речью, и что она едва ли знает, как обращаться с людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что дон Хуан поручил ей помочь мне, так как он беспокоится обо мне.

– Он сказал нам, что ты несерьезный и ходишь везде, причиняя много неприятностей невинным людям.

До сих пор ее утверждения были понятны мне, но я не мог представить дона Хуана, говорящего такие вещи обо мне.

Мы вошли внутрь дома. Я захотел сесть на скамейку, где Паблито и я обычно вместе сидели. Она остановила меня.

– Это не место для тебя и меня, – сказала она, – пойдем в мою комнату.

– Я лучше буду сидеть здесь, – сказал я твердо. – я знаю это место и чувствую себя удобно на нем.

Она чмокнула губами с неодобрением. Она вела себя как разочарованный ребенок. Она сжала свою верхнюю губу так, что она стала напоминать плоский клюв утки.

– Происходит какая-то ужасная ерунда, – сказал я. – я думаю, что мне лучше уехать, если ты не расскажешь мне, что происходит.

Она стала очень возбужденной и стала доказывать мне, что ее беда в том, что она не знает как разговаривать со мной. Я поставил ее перед лицом ее очевидного преображения и потребовал, чтобы она рассказала мне что случилось. Я должен знать, как произошло это изменение.

– Если я расскажу тебе, ты останешься? – спросила она детским голосом.

– Должен буду остаться.

– В таком случае я расскажу тебе все, но это должно быть в моей комнате.

Я был в панике. Я сделал крайнее усилие, чтобы успокоить себя, и мы направились в ее комнату. Она жила в задней комнате, где Паблито построил спальню для нее. Я однажды был в этой комнате, когда она строилась, а также после того, как она была закончена, перед ее вселением туда. Комната выглядела такой же пустой, какой я видел ее раньше, не считая кровати в самом центре ее и двух скромных комодов у двери. Побелка на стенах поблекла и приобрела очень успокаивающий желтовато-белый цвет. Деревянный потолок также подвергся действию времени. Глядя на гладкие чистые стены, я подумал, что их каждый день мыли губкой. Комната была больше всего похожа на монашескую келью, очень скромную и аскетичную. Там не было никаких украшений. Она имела толстые подвижные панели, закрепленные железной щеколдой. Там не было ни кресел, ни вообще чего-нибудь, чтобы сидеть.

Донья Соледад забрала у меня блокнот, засунула его к себе за пазуху и затем села на кровать, которая была сделана из двух толстых матрацев без каких-либо пружин. Она показала, что я должен сесть рядом с ней.

– Ты и я – одно и то же, – сказала она, когда вручила мне мою записную книжку.

– Прости, я не понял.

– Ты и я – одно и то же, – повторила она, не глядя на меня.

Я не мог постигнуть, что она имеет в виду. Она уставилась на меня, как будто ожидая моей реакции.

– Но что же это означает, донья Соледад? – спросил я.

Мой вопрос, казалось, озадачил ее. Очевидно, она ожидала от меня, что я знаю, что она подразумевала. Сначала она засмеялась, но затем, когда я стал настаивать, что не понимаю, рассердилась. Она выпрямилась и обвинила меня, что я неискренен с нею. Ее глаза пылали гневом, рот скривился в очень уродливую гримасу ярости, что сделало ее очень старой.

Я искренне находился в недоумении и ощущал, что во всем, что я сказал ей, не было лжи. Она, казалось, тоже находилась в таком же затруднительном положении. Ее рот двигался, чтобы сказать что-то, но ее губы лишь подрагивали. Наконец она пробормотала, что я действовал не наилучшим образом в такой серьезный момент. Она повернулась ко мне спиной.

– Посмотри на меня, донья Соледад! – сказал я с силой. – Я никоим образом не ввожу тебя в заблуждение. Ты, должно быть, знаешь что-то такое, чего я совершенно не знаю.

– Ты слишком много разговариваешь, – резко ответила она. – Нагваль говорил мне, чтобы я никогда не позволяла тебе разговаривать. Ты все перекручиваешь.

Она вскочила на ноги и встала на полу, как избалованный ребенок. Я стал сознавать в этот момент, что комната имела другой пол. Я помнил, что он был земляным, сделанным из темной земли. Новый пол был рыжевато-розовый. Я тут же прекратил стычку с ней и обошел вокруг комнаты. Я не мог представить, как же я не обратил внимания на пол, когда зашел сюда. Он был великолепен. Сначала я подумал, что это была красная глина, уложенная наподобие цемента, пока она еще мягкая и влажная, но потом я заметил, что на нем не было трещин. Глина должна была бы высохнуть, скрутиться, растрескаться и распасться на куски. Я наклонился и острожно провел пальцами по полу. Он был твердым, как кирпич. Глина была обожжена. Мне стало понятно, что пол сделан из очень больших плоских плиток глины, уложенных на подстилку из мягкой глины, служившей матрицей. Плитки образовывали самый запутанный и завораживающий узор, но совершенно незаметный, если не обратить специального внимания на него. Искусство, с которым были размещены плитки, указывало мне на очень хорошо продуманный план. Я хотел знать, как такие большие плитки были обожжены и не покоробились. Я повернулся, чтобы спросить донью Соледад, но быстро спохватился. Она, скорее всего, не знала ответа на вопрос, который я хотел задать. Я снова стал расхаживать по полу. Глина была немного шероховатая, почти как песчаник. Она образовывала совершенно устойчивую против скольжения поверхность.