«Второе издание капитализма» в России - [13]

Перевод наемных работников на прекарную занятость – общемировая тенденция и часть экономической стратегии неолиберализма, направленной на разрушение традиционных механизмов солидарности и коллективизма среди угнетенных и эксплуатируемых слоев и классов, на создание настолько атомизированного общества, чтобы оно не могло оказывать сопротивления неолиберальному грабежу[53].

Но специфика российского прекариата не выявлена, и его социальное содержание не изучено и не прояснено. Академическая социология отмахивается от подобных проблем, как это делает Т. Заславская, которая просто записала 5 % «работающего населения России» в «социальное дно» («хронически безработные, бездомные, беспризорные, бродяги, алкоголики, наркоманы, проститутки, мелкие преступники и другие группы, социально исключенные из большого общества») – и дальше о них ничего не говорит[54]. Между тем не менее знаменитый и уважаемый, чем Заславская, автор – Наталья Римашевская – на основе исследования, проведенного в 1996 году ИСЭПН РАН, оценила размеры «социального дна» в 10,8 млн человек, причем в эту категорию было включено меньшее число групп, чем у Заславской – только четыре: нищие (3,4 млн человек), бомжи (3,3 млн), беспризорники (2,8 млн), уличные проститутки (1,3 млн)[55]. Очевидно, что 10,8 млн человек – это не 5 % «работающего населения», а гораздо больше. Если же к ним прибавить другие группы из списка Заславской, этот процент еще возрастет – и уж явно превысит не только те 0,5 %, которые Заславская записала в «элиту», но даже и те 6,5 %, которые ею записаны в «верхний слой». Это при том, что алкоголика Ельцина (и многих других алкоголиков и наркоманов из «элиты» и «верхнего слоя») Заславская в «социальное дно» не записала и что такое «мелкие преступники» (и не являются ли их доходы более высокими, чем доходы многих честных «работяг»), не объяснила.

Огромное распространение (не только в строительном бизнесе) получило в современной России использование рабской силы. Причем, вопреки расхожему мнению, на положении новых рабов оказываются далеко не одни только «гастарбайтеры». Масштабы этого явления точно не известны и не изучены – в частности, в силу его криминального характера, а значит, и прямой угрозы для жизни исследователя. Официальные данные, безусловно, не отражают действительности, поскольку исходят из тех самых «правоохранительных органов», которые и «крышуют» этот криминальный бизнес. Разумеется, широкое использование нового рабского труда – общемировое явление, это еще одна составная часть экономической стратегии неолиберализма[56]. Но это не отменяет того факта, что новое рабство в России не изучено, а место новых рабов в социальной структуре общества не осмыслено. Кто они? По степени обездоленности, отношению к средствам производства и месту в общественной организации труда это вроде бы пролетариат. Но труд пролетария оплачивается – по сложившейся на рынке цене. И пролетарий принуждается к труду экономически, а большинство новых рабов – сложной комбинацией экономических и внеэкономических мер принуждения. Кстати, в категорию новых рабов попадает значительная (никто точно не знает какая) часть проституток (и уличных, и бордельных).

Отказ официальных общественных наук от своей прямой обязанности – изучения социальной реальности – в качестве зеркальной реакции вызывает к жизни не менее фантасмагорические представления о социальной структуре современного российского общества в кругах левой оппозиции. В частности, вновь широкоупотребляемым стал термин «пролетариат». Наши левые думают просто: раз вновь есть капитализм – значит, вновь есть и пролетариат.

Между тем пролетарий, как явствует из первоначального смысла этого слова – это тот, у кого нет никакой собственности, кроме детей. Именно поэтому он вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы не умереть с голоду. Много ли таких – соответствующих этому описанию – «пролетариев» в современной России? Далеко не случайно советская пропаганда не называла советский рабочий класс пролетариатом. Он им и не был. Современный российский рабочий класс, вышедший непосредственно из советского прошлого, также en masse не является пролетариатом. Разве он живет в казармах или ютится по углам? Разве он не обладает специальным техническим образованием? А определенный процент – пусть меньше пресловутых 27 % накануне «перестройки» – имеет высшее образование, которое само по себе является в рыночной экономике капиталом. Разве у значительного процента современных российских рабочих нет дополнительных источников дохода (таких как нелегальный частный извоз или сдача жилья в наем)? Разве, перефразируя известное высказывание Маркузе[57] об «обнищании», нельзя о них сказать: «Рабочую семью, которая имеет не только машину, но две машины, не только квартиру, но две квартиры, может быть, и можно назвать пролетариями, но вряд ли такие пролетарии будут революционны»?

Именно последнее обстоятельство должно бы особенно заинтересовать наших левых, поскольку с подобным явлением российская история уже сталкивалась. Я имею в виду знаменитое антибольшевистское Ижевско-Воткинское восстание и формирование затем ижевско-воткинских рабочих полков (первоначально Повстанческой народной армией, воевавшей затем