Вторая жизнь - [28]

Ну и недели не прошло, как еще один дом сгорел. Опять та же картина маслом – все живы-здоровы, погорельцам – новые квартиры.

– Только не говори, что потом сгорел ваш дом, – догадалась Лиза.

– Да, так и было. Мама подожгла, – хмыкнул Рома. – Она отца просила, но он отказался. Наотрез. Он очень честный был, патологически честный. Мама тогда условие поставила – или он устраивает поджог и обеспечивает нам новое жилье, или уходит. Папа ушел. Я его больше не видел. Мама очень жесткая бывает, холодная. Папа для нее умер. Она мне тоже сказала, что отец умер. Я, только когда вырос, узнал, что он еще лет десять после этого прожил.

– И вам дали квартиру?

– Нет, сначала расследование было. Три пожара с разницей в неделю – это все-таки подозрительно. Все жильцы знали, что мама дом подожгла, но молчали. Да и что там выяснять – на все один ответ. Дома-то было проще снести, чем ремонтировать. Доказывай, хоть обдоказывайся, без толку. Все дома были признаны аварийными.

Нам, считай, повезло – дали квартиры. А после нас – еще один пожар случился. Только жилье закончилось. Новые дома не строили. Людей расселили по другим общежитиям, так они там и остались. Маму до сих пор жильцы добрым словом вспоминают – успели квартиры получить благодаря ей.

– А отец? Он что, просто так ушел?

– Нет, не просто. То есть я не знаю. Потом расскажу как-нибудь.

– Сейчас, – потребовала Лиза, удивившись, как ей раньше не приходило в голову расспросить Рому о его семье, о родителях.

Ромина мать, Валентина Даниловна, жила по плану. Основы этого плана заложила ее мать – Рома бабушку в живых не застал. Это она в семь лет отвела Валю в музыкальную школу и приковала ее к инструменту. Способностей у девочки не было, желания тоже, но недостаток, а точнее отсутствие таланта, она компенсирована усидчивостью и паническим страхом перед матерью. Валя считала дни до получения диплома об окончании музыкальной школы и на выпускном концерте сыграла более чем прилично. Сама от себя такого не ожидала. Никто – ни учителя, ни Валя – и не думал про музыкальное училище. Отмучилась, и слава богу. Но Валина мать рассудила иначе – училище, и точка. Дочь снова не посмела ослушаться. После училища Валя хотела окончательно забыть про музыку и мечтала уехать в столицу и поступить на исторический факультет. Или на географический. Или пойти работать и стать независимой от матери. Конечно, она бы никогда не посмела сказать о своих желаниях вслух. Хотела поступить тайно и сообщить по факту. Но для нее была выбрана дорога – Институт культуры. Валя прилежно училась, чтобы стать организатором массового досуга. Летом на каникулах ездила в пансионаты – подрабатывала массовиком-затейником. Прыжки в мешках, перетягивание каната, кружок хорового пения. После института без особых проблем устроилась на работу в горисполком, куда добровольно никто не шел. Только по распределению. Денег мало, проблем много. Нервотрепка и никакой благодарности. Валя попросилась сама, чтобы остаться в городе, рядом с матерью. Один раз она уже пыталась сбежать.

Это было на третьем курсе. Валя вырвалась в Москву – к подружке-однокурснице, которая перевелась в столицу по семейным обстоятельствам. Две недели Валя жила в общежитии, где ее приютили новые друзья, пила вино, ходила на лекции, знакомилась, расставалась, почти не ела. Но это было настоящие счастье и свобода. Та самая подружка уговаривала Валю тоже перевестись и даже обещала поговорить с родителями, у которых имелись связи в институте. Через две недели Валя позвонила домой. Никто не ответил. Валя позвонила соседке, от которой узнала, что мать в больнице. Инсульт. Ни говорить, ни ходить не может.

Валя вернулась домой и снова стала жить по плану. Только это был уже ее, личный, жизненный план. Она работала в горисполкоме на полставке, до двух, с трех до шести – в музыкалке, а после шести – бегала по частным урокам. Нужны были деньги. Мать лежала парализованная, но никак не умирала. Врачи сказали, что умрет, счет на недели, но все никак – она вцепилась в жизнь зубами. Валя заботилась о матери, давала лекарства, кормила с ложечки, но каждый день ждала ее кончины. «Поскорей бы», – шептала она каждый вечер перед сном.

Она приучилась все планировать – писать списки продуктов, которые нужно купить, дела, которые нужно сделать на следующий день. Она вела тетрадь доходов и расходов, над которой сидела вечерами. Замеряла, сколько осталось в пачке стирального порошка – на неделю хватит или на две, – и вносила в план покупок. Никогда в жизни она бы не купила себе помаду, кофточку или колготки спонтанно, потому что захотела, увидела, и понравился, например, цвет. Каждый вечер Валя усаживалась с тетрадью за большой стол, стоявший посреди комнаты, и рассказывала матери, сколько потратила на лекарства, на еду, на воду, на электричество. Слышала ли ее в эти вечера мать, понимала ли она что-нибудь, Валя не знала.

«Поскорей бы», – повторяла Валя и захлопывала тетрадь.

Отдельным пунктом у нее значились расходы на похороны. Валя копила и откладывала каждый месяц. Смерть матери ей была очень нужна – расплатиться побыстрее с расходами и выгадать остаток на покупку инструмента. Ведь это невозможно – бегать по ученикам. Лучше пусть к ней домой приходят. Соседи, конечно, крик поднимут, но ничего – поорут и успокоятся. Но это станет возможно только после смерти матери. Помимо инструмента – старое Валино пианино, еще ученическое, списанное из музыкалки, было давно выброшено, – ей требовалось пространство. Мало того, что коммуналка, стены деревянные, так еще и комната одна. Да, большая, двадцать квадратов, а что толку-то, если мать лежит у окна. А вот после смерти можно будет выставить материнскую кровать, поставить к стенке инструмент и принимать учеников. Можно и шкаф развернуть, который отгораживал Валину половину комнаты. А вместо шкафа поставить ширму или повесить занавески. И получатся как будто две полноценные комнаты. Да и о личной жизни можно будет задуматься. Не приведешь ведь мужчину в комнату, на узкую кровать за шкафом, когда рядом лежит умирающая старуха. И Валя расписывала в своей тетради, перелистнув несколько страниц, как купит тахту, ширму и заведет себе личную жизнь. «Поскорей бы», – говорила она матери. Ведь всем понятно, что невеста с собственной жилплощадью, да еще сирота, очень выгодная партия. Проще замуж выйти. А со своим закутком и больной матерью она никому не нужна. Да самый завалящий жених сбежит. Но завалящего Вале было не нужно.