Вторая жизнь Эми Арчер - [5]

Убираю принадлежности для уборки обратно в шкаф, споласкиваю резиновые перчатки и вешаю на белоснежную кухонную раковину. Когда открываю дверь, чтобы вынести мешки с мусором, небо уже темное и в нем, не дожидаясь новогодней ночи, сверкают фейерверки. «Римская свеча» взмывает вверх перемежающимися разноцветными вспышками, каждая из которых сопровождается негромким хлопком пороха, но, поднявшись в воздух лишь на несколько футов, начинает медленно угасать – как мои молитвы об Эми и просьбы вернуться.

Закрываю дверь, мою руки и разворачиваю тонкую оберточную бумагу, в которой лежит кремового цвета восковая свеча – купила на рынке «Боро». Спичка чиркает по коробке, пламя согревает штырек железного подсвечника, и он легко входит в основание свечи. Я уношу ее, незажженную, в гостиную и ставлю на каминную полку, рядом с фотографией Эми. Фотографию сделали в Занте, за год до того, как девочка пропала. Она тут вся коричневая, как карамак[4], а улыбка сияет свежестью, будто морской прибой. Сзади видна полоска освещенной солнцем воды и ослепительно-белый песок. В сложенных ковшиком ладонях Эми держит мертвую медузу – полупрозрачный пузырь, похожий на расплавленный хрустальный шар.

Я зажигаю свечу. Тени падают на фото. На глаза наворачиваются слезы, я целую кончик пальца и прижимаю к стеклу в рамке.

Задергиваю шторы, включаю проигрыватель. Диск, который я слушала в прошлый раз, все еще там. «Лучшие песни „Spice Girls“». Нажимаю на пульте «4», затем «повтор», сажусь так, чтобы видеть фотографию дочери, и смотрю, как тень от свечи пляшет на ее загорелом лице.

«Мама».

Когда песня звучит уже четвертый раз, раздается стук в дверь.

Я убавляю звук в надежде, что тот, кто стоит за дверью, скоро уйдет. Хочу, чтобы меня оставили наедине с бессонницей. Но стук раздается вновь. Громче. Гремит почтовый ящик.

– Миссис Арчер? Вы дома?

Женский голос. Незнакомый, и акцент не могу определить. Выключаю музыку и тут же соображаю, что этого делать не стоило: теперь понятно, что я дома.

– Миссис Арчер! Пожалуйста! Это важно.

Я встаю, осторожно выглядываю в щель между занавесками. И отшатываюсь. Прямо передо мной – лицо женщины. Нос прижат к стеклу. Охнув, я роняю занавеску.

– Извините! – говорит она. – Кажется, я вас напугала.

– Уходите! – твержу я громко, чтобы она услышала через окно.

Надеюсь, она услышит и требовательную настойчивость в моем голосе.

– Но мне нужно с вами поговорить.

– Если это насчет смены компании-поставщика электроэнергии – не интересует. Я занята.

– Я не за этим пришла, – быстро говорит она, чуть повысив голос. – Пожалуйста. Это важно. Касается Эми.

– Мне нечего сказать газетчикам.

– Я не из газеты.

– Если вы из полиции, покажите значок.

– И не из полиции.

– Так кто же вы? И чего хотите?

– Либби Лоуренс. Мне очень нужно с вами поговорить. – Голос у нее взволнованный и нетерпеливый. – Лицом к лицу. Не через стекло. Я приехала издалека. Пожалуйста. Это не тот разговор, который можно вести через окно или через почтовый ящик.

Я снова отодвигаю штору. Ярко-каштановые волосы обрамляют бледное лицо. Глаза – пронзительно-голубые – смотрят прямо в мои и смягчаются от улыбки на ее губах. Открываю окно.

– Итак?

– Это касается Эми. Миссис Арчер, я знаю, где она.

Много лет я мечтала о том, что кто-то принесет мне вести об Эми. И в той же мере страшилась этого. Надежда или горе. Полицейские с сообщением о найденном теле. Журналисты в погоне за сплетнями. Падальщики, сбежавшиеся поглазеть или пособолезновать. Временами когда-то даже думалось: возможно, сама Эми постучит в дверь.

Сердце колотится.

Может быть, вот он, тот миг, которого я ждала! Наконец-то найдется ответ на все вопросы последних десяти лет. Может быть, это шанс снова обнять дочь, почувствовать ее, живую и теплую, в своих руках, ощутить, как бьется ее сердце рядом с моим. Или возможность дать ей уснуть с миром, возможность нам обеим найти хоть какой-то покой.

Муку неизвестности вдруг перекрывает волна страха перед тем, что сейчас может открыться.

Я хочу знать.

И – не хочу.

То, что желает сказать эта женщина, может сломать меня окончательно. Я тону в водовороте надежды и ужаса. Держаться не за что, кроме самой себя, а этого вряд ли достаточно. Хватаю ртом воздух, погружаюсь в волны боли и тоски, потом выныриваю на гребне надежды и ожиданий.

Бегу ко входу. Дрожащие пальцы кое-как отодвигают засов и приоткрывают дверь.

Она выше, чем показалось из окна, и лицо ее кажется еще бледнее в серебристом свете, что падает на порог. Улыбка пришелицы гаснет. Она пытается что-то сказать, но слова не выговариваются. У меня они тоже куда-то пропали. Делаю глубокий вдох.

– Где моя дочь? – Вопрос вырывается отчаянным шепотом.

Либби сглатывает и закусывает губу:

– Длинная история… Пожалуй, вам лучше присесть.

Я медленно отступаю назад и распахиваю дверь. Холод врывается вслед за Либби в прихожую. Женщина снимает перчатки и протягивает правую руку. Пожатие короткое, но я чувствую каждую косточку ее пальцев. Отдергиваю кисть.

– Знаю, это будет нелегко, – говорит она. – Поверьте, это трудно и для меня.

– Да говорите же, что вы знаете! – умоляю я. – Пожалуйста!