Вторая жизнь Эми Арчер - [7]

Она сует руку в карман пальто – будто фокусник достает кролика из шляпы – и вынимает розовый альбомчик с фотографиями. Раскрывает его, перебирает прозрачные пластиковые кармашки.

– Вот. – Протягивает его мне, медленно, с неохотой, словно боясь, что я не верну.

Фотография девочки с удивительно голубыми глазами и нерешительной улыбкой. Густые белые волосы стянуты в хвост лентой с леопардовым узором. Тоненькие руки опущены, розовая куртка с капюшоном контрастирует с тесными белыми леггинсами.

Кажется, будто кровь во мне перестала течь. Мгновенное узнавание. Вспышка в памяти. «Что это?..»

– Откуда это у вас? – Голос мой звучит приглушенно, почти благоговейно.

– Сама фотографировала. У подруги на барбекю, в Манчестере.

Женщина переворачивает фотографию и показывает дату, записанную на обороте черными печатными заглавными буквами: «ИЮЛЬ 2009».

Я подношу фотографию ближе к лицу, и рука у меня дрожит.

– Но этой девочке и двенадцати нет! А Эми в этом году исполнилось бы двадцать. – Поднимаю взгляд. Меня душат злость и разочарование. – Не знаю, кто это, но говорю – это не моя дочь.

– Это Эми, клянусь! Если вы позволите объяснить…

– Нет! Не знаю, кто вы и чего хотите, но вы сумасшедшая! Извращенка! Что я вам сделала, что я кому сделала, за что мне все это? Убирайтесь! – Швыряю ей фотографию и встаю. – Сейчас же! Или полицию вызову!

С удивившей меня саму силой я выталкиваю незваную гостью из комнаты, через коридор – и на улицу. Захлопываю дверь за ней, запираю на замок – и сползаю на пол, содрогаясь от тяжелых рыданий без слез.

Либби колотит в дверь кулаками.

– Вы должны выслушать, – твердит жалобно. – Пожалуйста! Она здесь. На улице. Я приведу ее. Миссис Арчер! Вы же не хотите потерять дочь еще раз!

Топот ног, бегущих по садовой дорожке. Скрип калитки.

– Эсме! Эсме! – зовет Либби. – Иди сюда, скорее! Эсме!

Застываю за дверью, сглатываю комок.

«Четыре буквы, – сказал Иан. – Элли, может быть?»

А еще он говорил, что она близко. «Девочка. Близко». И вот она, Эсме – тут, за дверью.

Кто бы она ни была, я должна ее увидеть. Не только потому, что малышка как-то связана с Эми, но и потому, что ее имя – и ее приход – единственное сбывшееся предсказание экстрасенса. Я поднимаюсь, отпираю замок и открываю дверь.

Либби стоит за калиткой, полускрытая высокой тисовой изгородью. Машет рукой, зовет кого-то.

Шаги по ту сторону забора. Неразборчивые слова. Либби отступает влево, скрывается за изгородью. А справа появляется девочка.

Она такого же роста, как была Эми. Других примет не разглядеть под блестящим серебристым пуховиком. Силуэт искрится в желтом свете уличного фонаря, а фары проезжающего автомобиля делают это свечение совсем призрачным. Ее тень быстро пробегает по саду и исчезает.

Я хватаюсь за стену, усилием воли унимаю колотящееся сердце, чтобы не разорвалось, стараясь не поддаваться потрясению, невероятной, нелогичной надежде на то, что Эми наконец-то вернулась домой. Она неподвижно стоит у калитки, лица не видно под капюшоном. Либби что-то говорит ей, и девочка поворачивает голову. Ее профиль виден нечетко, расплывается в белых облачках пара – от дыхания.

От дыхания.

Она дышит. Она живая.

– Эми?

Имя само собой срывается с моих губ. Она идет ко мне. Медленно. Сердце мое бьется громче, чем звучат ее шаги, и еще громче – когда она поднимает руки и скидывает капюшон.

Боюсь смотреть. Боюсь того, что увижу. Боюсь того, чего не увижу.

Капюшон падает назад.

Распущенные волосы. Длинные, светлые. Обрамляют лицо, как вуаль. Она убирает их назад, нежно-розовые губы раздвигаются в неуверенной улыбке. Глаза у девочки голубые, почти лазурные, а выражение их немного печальное и вопрошающее, но в то же время живое и радостно взволнованное.

– Здравствуй, мама, – говорит она.

Перевожу дыхание. Чувствую, как проступает на лице замешательство – будто пятно. Это не Эми. Не совсем Эми. Но все же, все же…

Есть в ней что-то знакомое. Но кое-что изменилось – словно Эми сильно загорела на солнце и стала не похожа сама на себя, или лицо у нее заострилось за время болезни и черты его стали не такими симметричными.

Это тревожное сходство поражает меня все сильнее и сильнее, и наконец ноги у меня подламываются под тяжестью. Опускаюсь на колени, вижу, как моя рука тянется к девочке: хочу дотронуться до нее, убедиться, что она живая, и боюсь, что от моего прикосновения она исчезнет, как лопается мыльный пузырь, которого коснулся малыш.

Девочка подбегает и прижимается щекой к моей щеке. Я не в силах бороться с собой. От нее пахнет миндалем – сладко, крепко. Вдыхаю ее запах, чувствую, как тельце крепко прижимается ко мне.

Эми. Моя Эми. Настоящая. Живая. Здесь.

От ее близости перехватывает дыхание. Просыпается инстинкт – неуверенный, но пробирающий до глубины души. Я не должна поддаваться… это не Эми, она не может быть Эми… и все же, и все же…

Либби подходит к нам по дорожке. Выражение ее лица трудно определить: облегчение, сожаление, сочувствие, ревность.

– Нужно поговорить, – произносит она, отчасти примирительно, отчасти досадливо.

Я хочу кивнуть, но тут же одергиваю себя. Это нелепо. Невозможно. Так я рано или поздно докачусь до безумия, которому столько времени сопротивлялась. Девочка слишком маленькая, она не может быть Эми, и как бы отчаянно я ни желала, чтобы она оказалась моей дочерью, все равно ею не станет. Иллюзии и трюки действуют лишь до тех пор, пока публика наполовину готова поверить в них еще до начала представления и видит то, чего хочет фокусник. Как бы я ни желала, чтобы эта девочка была Эми, я знаю, что этого не может быть. Мечта рассыпается под напором логики.