Вторая древнейшая из профессий - [3]

Вспомнив, как в десятом классе они защищали реферат по географии «Япония — Страна Восходящего Солнца», Лида улыбнулась: Анка тогда принесла махровые банные халаты, расцветкой и покроем напоминающие кимоно; Глеб Пономаренко, добродушный силач, одной рукой поднимающий парту, — японский сервиз, привезенный его родителями с гастролей, а она — вязальные спицы, чтобы воткнуть их в прическу — короче, все вынесли из дома самое ценное. Непрерывно кланяясь друг другу, «гейши» провели чайную церемонию, а потом «сёгун» Глеб деревянной линейкой сделал себе харакири.

В краеведческом музее, где была развернута передвижная выставка, Лида справилась насчет бесплатной дегустации саке — рисовой водки, и, хотя ответ ее разочаровал, приступила к осмотру принадлежностей японского национального костюма, который сами японцы носят так же часто, как русские — лапти, сарафаны и кокошники.

Изучив японскую «бытовуху», Лидочка заодно сходила и в соседний зал, где были выставлены восковые фигуры Франкенштейна, Билла Клинтона с Моникой Левински, Шварцнеггера, Петра Первого, Чехова, Гитлера и Сталина, Панночки, Павла Буре и еще десятка-другого великих людей.

Материалы с японской выставки напечатали в очередном номере «Шестого континента», и Виктор Арнольдович поздравил Лиду с первой публикацией.

…Достав вырезки, Лидка с интересом перечитала свой репортаж и зачем-то понюхала заголовок, пахнувший типографской краской. Потом Лида рассортировала фотографии, собираясь сделать презент учительнице литературы. И тут в Лидкину голову пришла гениальная мысль, как еще можно использовать такой редкий снимок: она, Лидка Вершинина, беседует с Чеховым, одетым в черный долгополый сюртук и манишку с высоким, под галстух, воротничком. В канун нового года на филологическом факультете устроили конкурс, предложив абитуриентам выпустить свою стенгазету, и Лида хотела его выиграть, доказав Талаевой, что она, Лидка Папарацца, — прирожденный журналист.

Лидка расписалась за Чехова, через копирку переведя на фотографию его аккуратный автограф, найденный в одном из томов полного собрания сочинений, и, прилепив уникальный снимок жевательной резинкой на дисплей компьютера, начала «набивать»:

«Говорят, под Новый год, что не пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается…» Мне «пожелалось» взять интервью у русского писателя Антона Павловича Чехова. Чтобы «сбылось» и процесс пошел прямо и налево, я накапала в хрустальную вазу воска от горящей свечки, налила крови вампира, разбавила ее чесночным соусом и на всякий случай плюнула туда же (наплевать, если не получится). Потом, сообразив, что в колдовском напитке не указана «лошадиная фамилия» нужного мне абонента, я сыпанула в вазочку, за неимением в хозяйстве старого доброго овса, немного овсяной каши «Быстров».

— Крекс, фекс, пекс… Здравствуйте, Антон Павлович! Добро пожаловать в двадцать первый век!

— Шутить-с изволите-с, барышня? Двадцать первый век — это мир будущего времени, в который не ступала нога человека.

— Ваша нога — на моих новых кроссовках!

— Ах, пардон, милочка, я не хотел. …С кем имею честь говорить?

— Лидия Вершинина, внештатный корреспондент областной молодежной газеты, к вашим услугам.

— Значит, книги и газеты вы еще используете? Ничего не изменилось?

— Барышни ходят в портах, из алфавита выкинули «ять», атом расщеплен на эти… на молекулы… изобрели телефон и компьютер — все, пожалуй. Нет, ничего не изменилось! Впрочем, наверное, я не права. Перестали читать: одну Донцову в метро «глотают».

— Вы не знаете, как пройдет премьера моей «Чайки»? «Что день грядущий мне готовит?»

— А… Лермонтов! Цитата из «Евгения Онегина»! …Антон Павлович, ваше время на исходе — плевок скоро кончится, а я еще не задала самого важного и острого вопроса современности: «В лесу родилась елочка, а кто ее родители?»

— Отец — старый пень, а мать — большая шишка.

— Ну, вот! Настоящий писатель никогда не станет скрывать правду! А то в прошлый раз под Новый год я говорила с Бальмонтом, так он заладил: «Елочка — сирота, елочка — синтетическая…»

— Прощайте, барышня Лидия, меня зовет девятнадцат…

— Встретимся в школьной библиотеке. До свидания, Антон Павлович!

Но, когда Лида принесла интервью на курсы, доцент Любовь Дмитриевна Талаева, хрупкая, невысокая, на полголовы ниже рослых абитуриенток, преподавательница, которая имела привычку, как курок, взводить одну из бровей, расстреливая провинившегося взглядом, оригинальной Лидкиной идеи не поняла:

— Что такое «крекс, фекс, пекс»?!

— Усилить, вставив «секс»? — простодушно спросила Лидка. — Или заменить на «энике, бенике, раба, квинтер, винтер, жаба»?

Хотя «жаба» была однородным членом, филолог Талаева, посчитав ее обращением, покраснела, словно школьница, и вдруг стало видно, что ей немногим больше двадцати семи лет, а отнюдь не за пятьдесят, как утверждал кое-кто на курсах.

— …«Перестали читать»! — ткнула пальцем в текст Любовь Дмитриевна. — С какой легкостью ваше поколение отрекается от литературы! Между тем, вы не знаете элементарных вещей, например, то, что «Евгения Онегина» написал Пушкин!

— Никогда б не подумала… — сказала Лидка. — А разве не Чехов?!!