Вторая березовая аллея - [4]

Аникеев все еще лежал на операционном столе, под люстрами... Ему дали укол с наркозом, время остановилось, но люстры не погасли. Он не уснул, видел свет...

Дагестанец Володя рассказывал, как где-то на берегу Каспийского моря жарили шашлык из севрюги, а сазана заворачивали в фольгу, пекли под костром, под углями.

— Водку выльешь из поллитровки в поллитровую банку, выпьешь — и ловишь кайф.

Пришла красивая процедурная сестра Лариса, превосходно попала иглой в вену. Исколотый, с синяками в сгибах локтей, Аникеев обрадовался умелому Ларисиному уколу, как поцелую.

— Я сегодня первый день, неделю была в отпуске, — сказала Лариса.

— Вы съездили в Испанию? — закокетничал Аникеев.

Лариса заиграла красиво нарисованными глазами.

— Это при наших заработках? Я была в сорока километрах от города.

Сам не зная, с какой стати Аникеев спросил:

— А где?

— Во Мге.

— Там много комаров, — сказал Аникеев первое, что пришло на язык.

Красивая процедурная сестра Лариса посмотрела на него как на старого дурака. Что так и было: после операции Аникеев сдурел от счастья возвращения. Насовсем, с концами собрался — и вдруг вернулся.

Из капельницы по прозрачной трубочке в иглу, введенную Ларисой в венуАникеева, поступал физиологический раствор — 18000 рублей бутылка. Сперва с Аникеева взяли деньги, потом подсоединили к капельнице.

— Я в стройбате служил в Махачкале, — рассказывал дагестанец Володя. — Там свиную тушенку давали, я ни грамма не ел. Я — мусульманин. Я их посылал...

Володя посылал свиную тушенку в стройбате в Махачкале на те же самые три буквы, на которые посылали негожее им все народы бывшего Советского Союза.

После обеда к Володе пришла жена, вальяжная кавказская женщина, принесла литровую банку горохового супа, макарон с мясом, клюквенной воды. Володя поел в охотку, фырча и чавкая. Потом убежал на Крестовку удить рыбу. Принес кулек плотиц и пескарей. «Кошке на ужин». Где-то набрал сыроежек, подберезовиков, козляков. «Бабе отдам, пусть селянку заделает. Принесет, порубаю. Я вообще грибы жареные обожаю».

Вечером Володя читал толстую книгу, лежа в постели в заношенном синем, когда-то с проблеском, спорткостюме. Аникеев спросил:

— Какую книгу читаешь? Кто автор?

Володя не понял вопроса, сказал:

— Интересная книга. Добью, тебе дам. Почитай.

Название книги, фамилию автора на обложке он пропустил. Это его не касалось. Он читал ИНТЕРЕСНУЮ КНИГУ. Потому и читал, что интересно читать.

Назавтра Володя добил ИНТЕРЕСНУЮ КНИГУ, положил на тумбочку Аникееву. Это был Джек Лондон: «Морской волк» и «Белый клык». Аникеев погрузился в чтение. Джек Лондон отвлекал от боли и процедур, то есть захватывал — авантюрой, сюжетом, философией жизни, той силою жизнестойкости, — когда хочешь порой лапки кверху, сдавайся. Аникеев подумал, что лучшего чтения после операции и не сыщешь. Это было известно и дагестанцу Володе (хотя он и не знал, кто такой Джек Лондон), мусульманину, виртуозному матерщиннику и ловкому торгашу.

Доктор Шершнев относился к Володе ласково-покровительственно, и на обходе сказал:

— Когда пришел, говорил: яйца режьте — а теперь что же, передумал. Все, тебя можем завтра выписать. Еще раз к нам попадешься, смотри, отрежем.

Взвинченный, нервный, хамоватый Володя стал мягонький, тихий, попросил доктора:

— Не надо резать. Еще пригодятся. Выписывайте. Хватит здесь ошиваться. Моя баба ремонт начала делать в квартире. Надо помочь.

Назавтра Володя выписался.

Аникеев учился ходить и всему другому, стать тем, кем он был до операции. Да нет, теперь он другой. А какой? — Аникеев пока не знал. Чувство выздоровления — избавления от неволи недуга было в нем так же сильно, как у героя «Морского волка» Хэмпа, когда он освободился от железной хватки Волка, построил дом на острове — два дома: для себя и для им спасенной прелестной пассии — английской поэтессы...

На десятый день после операции, поправляя очки вздергиваньем носа кверху, глядя поверх очков в потолок, доктор Шершнев сказал Аникееву:

— Мы вас можем выписать в среду. — Помолчал с минуту. Аникеев ждал, что доктор скажет еще. — Если хотите, можете полежать.

В двойственном предложении доктора Шершнева первое явно перевешивало второе. «Больнице надо избавиться от меня, освободить место для выгодного клиента», — так понял доктора Аникеев. Однако переспросил:

— Ну, а вы-то, доктор, как думаете, что лучше, полежать или выписаться?

Доктор Шершнев пожал плечами.

Аникеев прислушался к себе: «Доберусь ли до дома?» Ясного ответа не расслышал. Сказал:

— Ладно, выписывайте.

Доктор Шершнев коротко взглянул на сговорчивого больного сквозь очки.

— Через недельку позвоните, будет результат гистологии. Я думаю, у вас ничего худого нет, но последнее слово за гистологией.

Аникеев засобирался домой. Что еще оставалось, так это подарить гвоздику очень красивой сестричке Юле. Или, может быть, розу? Нет, розу дорого. Гвоздику... Накануне операции Юля брила Аникееву — наголо, дочиста — все то, что ниже пупка, где будут резать. Тупой безопасной бритвой скоблили, должно быть, многих до Аникеева. Юля притомилась, попеняла больному, правда, без раздражения: