Всюду жизнь - [14]

Глава третья

1

Прилетев в Москву, Федор Устьянцев поехал в гостиницу «Золотой колос» около Выставки достижений народного хозяйства, где Министерство энергетики и электрификации забронировало ему место. В номере второго постояльца не было. Федор вынул из чемодана вещи, развесил в шкафу, принял душ, переоделся, поужинал в ресторане гостиницы.

Было около десяти часов вечера. Решил побродить перед сном, посмотреть Москву, в которой не был полтора года, с тех пор, как окончил институт.

Октябрь в Москве стоял теплый, сухой. За кованой металлической решеткой ботанического сада на деревьях жестко шуршали последние листья, только на дубах и кустах сирени они были еще зелеными.

После сибирских морозов, снега, таежного безмолвия непривычно было в тот же день очутиться на шумных, ярко освещенных фонарями голубовато-белого дневного света московских улицах. Он учился в Москве пять лет, исходил и изъездил ее, и все-таки каждый раз его охватывает чувство восторга и преклонения перед великим городом. Медленно обошел гигантскую скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница». Освещенные прожекторами фигуры в развевающихся одеждах вот уже десятилетия стремительно летят над землей, летят в бессмертие…

У станции метро остановился около афишного щита: поглядим, что идет в театрах?

Гоголь, Островский, Чехов — все это видел… А вот на «Антимиры» в Театре на Таганке попасть не удалось… «Сталевары» — об этой пьесе много пишут газеты. Идет в новом здании Художественного. Говорят, здание похоже на средневековый замок. Надо бы взглянуть. Вот только как достать билет?

Стоп! Открылся Музей-мастерская Коненкова на Тверском бульваре… Надо непременно побывать… Великий, истинно русский талант… Вышел из крестьян Смоленской губернии…

Федор улыбнулся. Он иногда думает, что жизнь его была трудная, неустроенная. Сколько надо было ему преодолеть препятствий, чтобы лишь в двадцать четыре года поступить в институт.

Да тебе надо радоваться и считать себя счастливым, что тебе так повезло! Ведь это просто чудо, что мальчишка из глухого сибирского поселка стал первым в Улянтахе инженером! И не жаловаться тебе надо на судьбу, а благодарить ее за то, что на своем пути ты встретил учителя рисования в интернате Ивана Гавриловича Хоробрых и знаменитого гидростроителя профессора Радынова. Именно им ты обязан, что стал тем Федором Михайловичем Устьянцевым, какой ты есть теперь и который стоит на московской площади и рассуждает о театре, об искусстве.

Конечно, будь жив твой отец, тебе не пришлось бы столько перенести.

Федор недовольно подумал: «С высоты сегодняшнего дня тебе легко рассуждать о пережитых трудностях как о чем-то пустячном, не стоящем внимания, когда все позади».

И снова возразил себе: жизнь, брат, это не оранжерея, где под защитой стекла выращивают образцово-показательных людей, это борьба, неустанная борьба и с обстоятельствами, и с самим собой. Очень верно говорил Хемингуэй: если у вас не было в жизни трудностей, отдайте любые ценности, все, что имеете, за то, чтобы они у вас были, — тогда только вы станете человеком.

А у него, Федора Устьянцева, пережитых им трудностей хватило бы на многих людей!

Так что он просто богач, счастливый человек!

Произошло это так неожиданно, внезапно, было таким невероятным и страшным, что казалось, среди летнего солнечного дня налетел ураган и черные тучи навсегда закрыли солнце. В один день жизнь Федора переломилась надвое: первая половина — когда отец был жив, а вторая — после его смерти.

С утра лесорубы толкались возле десятницкой, ждали из сплавной конторы кассира, который должен был привезти получку. Лесорубы еще издалека услышали тарахтенье мотора, такой необычный в мертвой таежной тишине стрекочущий машинный звук. Шум моторки приближался, и люди стали выстраиваться в очередь к столу, за которым обычно работал кассир.

Трескун заглох… Значит, моторка пристала…

И в этот момент с берега донесся истошный вопль:

— Убивают! На помощь!

Рабочие бросились к причалу.

Кассир и моторист стояли у воды и кричали, что бандиты отняли портфель с деньгами, а недалеко от берега в лодке возились двое, пытаясь завести мотор.

Отец Федора первым поплыл к моторке и ухватился за борт. Один грабитель стал бить его шестом, но отец был сильный и влез в лодку. Тут мотор завелся, и лодка рванулась на быстрину, описывая крутой дугообразный след.

Отец ухватил руль и направил лодку к берегу, грабители пытались оторвать его от мотора, били шестом по рукам, по голове, но отец не сдавался, лодка быстро приближалась к причалу, тогда бандиты ударили отца ножом в шею и столкнули в воду, а сами умчались вниз по реке. Отца подняли из воды уже мертвого и привезли в поселок на осиновой долбленке. Поперек шеи тянулась глубокая открытая рана, черная от запекшейся крови…

Федя впервые видел близкого человека мертвым.

Опухшее, белое, будто обсыпанное мукой, лицо, на котором пробивалась жесткая светлая щетина, аккуратно зачесанные на пробор густые светлые волосы, сложенные на груди большие узловатые руки — все было его, отцовское, но это был уже не отец, а всего лишь его пугающе холодное тело, такое же неодушевленное, бесчувственное, как одежда, в которой он лежал, как пахнущие лесной живицей новые сосновые доски, из которых был сколочен гроб.