Вся жизнь - экспедиция - [15]

Лежала на столе начальника и книга замечательного русского океанографа и флотоводца адмирала Степана Осиповича Макарова ««Ермак» во льдах». Опыт полярных плаваний «Ермака», первого в мире мощного ледокола, старшего брата «Красина», совершенных под командованием Макарова на рубеже XIX и XX веков, сослужил добрую службу экспедиции 1928 года. Весь поход «Красина» строился и протекал на строго научной основе. Четкий анализ ветров, течений, дрейфа ледяных полей, который базировался на регулярных наблюдениях с борта ледокола, позволял прокладывать наиболее верный и безопасный путь ко льдине с «Красной палаткой». А во время краткого захода в один норвежский порт по пути на Шпицберген профессор Самойлович жадно расспрашивал двух американских пилотов, незадолго до того пролетевших над Центральной Арктикой, — его интересовали мельчайшие детали ледовой обстановки к северу от Шпицбергена, то, что наверняка могло пригодиться в ходе предстоящих поисков.

Буквально на следующий день после выхода в море Самойлович собрал экипаж и провел первую из серии бесед: о целях похода. Он сказал тогда то, что потом не раз повторял при всяком подходящем случае: «Мы идем на международное соревнование крепости нервов, выдержанности и настойчивости. Наша задача — благороднейшая из всех, какие могут выпасть на долю человека. Мы идем спасать погибающих, а вернуть человека к жизни — это непревзойденное, истинное счастье!»

Потянулись дни и недели. Ледокол двигался неровно и нервно, медленно наползал на очередное дрейфующее поле, столь же медленно съезжал с него, а потом брал атакой с разбега. То и дело нос судна заклинивало в торосистых грядах, «Красин» ранил борта, ломал лопасти гребного винта. Крепко доставалось и кораблю, и людям, особенно кочегарам: шутка сказать, за одни сутки им приходилось вручную перебросать в топки до 150 тонн угля!

Ледокол постоянно окутывали туманы, мешавшие начать разведывательные полеты. Сиротливо стоял на палубе «Красный медведь», нервничали томившиеся без дела летчики. Только командир «Красина» Карл Павлович Эгги невозмутимо вел свой корабль сначала на север, а потом на северо-восток, в обход Шпицбергена. Удивительно, как удавалось ему и его помощникам — штурманам держать заданный курс, будучи по существу «без глаз»: на ледоколе ведь не было ни радиолокатора, ни радиопеленгатора (как не было, добавим, и эхолота).

Радио принесло ошеломляющую новость. Шведский летчик Лундборг спас одного-единственного обитателя «Красной палатки», и таковым оказался… генерал Нобиле. Капитан, первым покинувший погибающий корабль… В это отказывались верить! Позднее выяснилось, что вокруг того эпизода фашистские правители тогдашней Италии вели недостойную игру, стремясь подставить под удар Нобиле, убрать его с политической арены. Всего этого на «Красине» не знали и бурно переживали происходящее.

Напряжение нарастало. В палатке на дрейфующей льдине находились пятеро. Еще трое во главе с молодым талантливым шведским геофизиком Финном Мальмгреном ушли по льдам к ближайшей земле за помощью. Красинцы знали также, что в момент удара дирижабля о лед один человек погиб, а шестеро были унесены в неизвестность вместе с остатками оболочки воздушного корабля… Моряков не могла не тревожить и их собственная судьба, потому что вокруг ледокола смыкались бескрайние ледяные поля, готовые в любое мгновение взять его в плен.

Рудольф Лазаревич с трудом заставлял себя бодриться и улыбаться, он и сам не в силах был порой подавить в себе тяжкие предчувствия. Еще накануне выхода в море, глядя на уснувшую в кают-компании «Красина» жену, все эти дни деятельно помогавшую экспедиции, он записал в дневнике: «Как долго мы с тобой не увидимся… Увидимся ли?..» Однако гнал от себя тревожные мысли, крепился сам, подбадривал других. Как сказал о нем впоследствии корреспондент «Юманите», «его воля была спокойной, но непоколебимой».

…Когда выпадала свободная минутка, Рудольф Лазаревич приходил в салон ледокола и садился за пианино. Наигрывал мелодии, вполголоса напевал. Его сменял «лучший пианист» «Красина» Борис Григорьевич Чухновский, того — кто-нибудь из журналистов.

12 июля 1928 года ледокол «Красин» спас пятерых жителей «Красной палатки» и двоих итальянцев из группы Мальмгрена, сам же Мальмгрен к тому времени уже погиб, покинутый во льдах своими спутниками. Спасение этих двоих, Цаппи и Мариано, — заслуга исключительно экипажа Чухновского. Пилоты обнаружили двух обессилевших людей и «навели» на их осколок льдины ледокол, сами же совершили вынужденную посадку на лед, подломив при этом шасси. Летчики, сделавшие все для спасения других, сами оказались теперь в бедственном положении, но свою радиограмму на борт ледокола Борис Чухновский закончил такими словами: «Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена» (пилотам сверху показалось, будто они видят на льдине трех человек).

Эта радиограмма стала исторической. Как написала одна итальянская газета, «героизм, достигающий самых высоких вершин, не может иметь более простого и искреннего выражения». Потрясенный мир увидел, с какой самоотверженностью ринулись советские спасатели на помощь представителям зарубежных стран. Летчики и моряки шли спасать погибающих, не задумываясь над их расовой, религиозной или политической принадлежностью. Они знали, что сейчас все человечество смотрит на карту их маршрута: большинство людей — со страхом и надеждой, кое-кто — со злорадством. А в итоге обреченные на гибель не погибли, и теперь красинцы, по словам Самойловича, «переживали незабываемые минуты высшей человеческой радости». Особенно бурно ликовал совсем еще юный второй пилот «Красного медведя» Страубе, которого все на корабле ласково звали Джонни. «В Страубе ключом била молодость, — говорил о нем Самойлович, — почти школьничество, но вместе с тем в нем сильно было чувство долга». Джонни, Георгий Александрович Страубе, умер от голода в блокированном Ленинграде во время войны, развязанной фашистами…