Вся проза в одном томе - [166]

Отец не выходил из дома. Но очень скоро по двору поползли слухи. Соседские ребята, мои бывшие одноклассники, смогли составить о нём смутное представление, лишь пару раз увидев его в окно. Его физическое и умственное уродство стало притчей во языцех. Он стал излюбленной темой сплетен для всей округи. Отец Пашки Терентьева считался погибшим — но вдруг вернулся и оказался чокнутым. Выходит, наш умник, полиглот и «ботаник» — сын шизофреника. Никто не говорил мне этого прямо, но это читалось на лицах.

На меня стали смотреть с насмешкой, показывать пальцами, перешёптываться за спиной. Вечерами под окном собирались толпы соседских пацанов, чтобы поглазеть на легендарного психа. Хоть они и делали вид, что просто стояли — цель была очевидна. Обрывки его нелепых речей, неизвестно кем и как подслушанные, тоже гуляли по двору. Они и сами по себе были безумны, но по принципу «испорченного телефона» возвращались ко мне в ещё более извращённом виде. Вместо того чтобы стать моей гордостью — отец стал моим позором и сделал меня посмешищем.

V

Как теперь выясняется, многое из того, что говорил отец, было не таким уж и бредом. Однако в тот момент, когда он говорил мне всё это, правда там была перемешана с действительным бредом. Более того: правда была больше похожа на бред, нежели действительный бред. Правду я помню гораздо лучше, а бред — лишь в общих чертах. Потому мне трудно будет оправдаться перед вами и объяснить, почему так происходило — но в тот момент в моём сознании всё это сливалось в единый и неделимый поток бреда, в котором я не мог разглядеть ни крупицы чего-либо похожего на правду.

Первое, что мне запомнилось больше всего — это якобы княжеское происхождение моего отца. Надо сказать, понятие «князь» для нашего поколения стоит в одном ряду с такими понятиями, как «царь» или «боярин». Это нечто столь же далёкое и забытое, сколь опричнина и крепостное право. По паспорту отец и правда носил фамилию Белогорский. А значит, и я должен был носить её. Она звучала красивее, чем Терентьев, но казалась мне не более и не менее княжеской.

— Запомни, сынок, — говорил отец (с этой фразы почти всегда начинал он свои разглагольствования), — твой поразительный ум, твоя любовь к книгам, твои феноменальные способности к языкам, твои энциклопедические знания — всё это неспроста. Ты — не такой, как все. Ты сам видишь и знаешь это. Ты — лучше других. Все твои сверстники — тебе не ровня. Куда им до тебя! Разве ты нашёл среди них хоть одного достойного стать твоим другом? Они все и рядом с тобой не стояли по уровню интеллекта.

Но откуда всё это взялось в тебе? Почему ты стал таким? Это зов крови, сынок. В тебе течёт кровь самых уважаемых людей своего времени. Твои предки знали свою родословную до времён Рюрика. Проклятые коммунисты истребили наш род вместе со всем, что было прекрасного на русской земле. Но наш род был многочисленным и одним из богатейших в Российской империи. И только я чудом остался жив. И теперь ты — единственный наследник князей Белогорских.

Ещё интереснее были истории про сказочный остров. В паспорте отца значилось, что родился он в Ленинграде. И мама была уверена, что так оно и было. Но отец как-то попросил меня принести ему карту Советского союза. Он ткнул пальцем куда-то в сплошную таёжную зелень посреди Красноярского края и сказал:

— Запомни, сынок: вот здесь я родился и провёл беззаботное детство. Здесь находится остров Рейзен, которого нет ни на одной карте. Никто не знает о нём. Он прячется в самой гуще непроходимой тайги. Когда-то, в начале двадцатых годов, русские аристократы спрятались там от Советской власти. Они устроили там поселение, куда приехал и мой отец. Они просто хотели жить своей жизнью, никому не мешая. Они живут там и поныне, не зная горя. Во́йны, репрессии, голод, террор — всё это прошло мимо них. Только там, в самом сердце нашей необъятной Родины, сохранился крошечный уголок настоящей России.

Доберись сперва до Красноярска. Потом до Туры. От неё двигайся строго на север через густые заросли. Через сто километров увидишь остров. Найди там отца Иннокентия и скажи ему, что ты — сын Фёдора Белогорского. Он примет тебя и найдёт тебе место в своей общине. Если вдруг какая опасность настигнет тебя — первым делом беги туда. Там ты обретёшь своё счастье, своих родных и близких. Там ты найдёшь людей, которые поймут тебя и полюбят. Там будут те, кому захочешь ты поклониться. И никто никогда не сможет найти тебя там и нарушить твой покой.

Кстати сказать, отец очень шепелявил, и я не всегда мог разобрать, что он говорит. Конечно, я передаю сейчас его россказни не слово в слово, но по памяти, своими формулировками. Он ещё, к тому же, страшно брызгал слюной, когда говорил, и даже не замечал этого. Но что меня больше всего раздражало в его речах — так это его мания преследования.

— Запомни, сынок: они следили и продолжают следить за нами. Мы у них на крючке. Они ведут наблюдение за всяким проявлением мысли в этой стране. Они боятся каждого, кто думает нестандартно. Они следят за его родными и близкими, чтобы те не унаследовали его нестандартное мышление. За его друзьями, которые могли заразиться его свободомыслием. Нет в этой стране более тяжкого преступления, чем иметь своё мнение и свой взгляд на вещи. Они слушают нас и сейчас. Они слышат каждое слово, что я говорю тебе.