Вся проза в одном томе - [148]

Глава двадцать шестая, в которой Пан применяет насилие к ветерану Великой Отечественной войны

Пантелей Ярустовский проснулся около трёх часов дня. Отоспался за обе бессонных ночи. Он был один и по-прежнему голый. Лежал прямо на полу, который накануне любезно отдраили девушки. Ребята уехали в шарагу — у них были сегодня занятия. Ворота по-прежнему были настежь открыты. Благо, с улицы не было видно амбала, лежащего на полу в чём мать родила, ибо его загораживал рояль. Похмелье было неслабое, но Пантелей уже будто привык к нему и не обращал внимания. Предвкушение сегодняшнего концерта было гораздо сильнее и перекрывало собой все неприятные ощущения в голове и желудке.

Пан зашёл в квартиру. Яков Ильич сидел и смотрел телевизор.

— С добрым утром! — поприветствовал он гостя. — Что у вас там было вчера?

— Играли в карты на раздевание, — честно признался Пан.

— Эх, молодёжь, молодёжь! Рассольчик хочешь?

— Не отказался бы.

Выпив рассолу и прибравшись в зале, Пан сел в машину Прохора и поехал в Пушкино.

Стулья, на которые должна была сесть публика, планировалось по-тихому вывезти из шаражного зала — того самого, где во вторник был композиторский конкурс. Никаких концертов там нынче не намечалось. Все знали, как директор дорожит залом и никому его не даёт без особого повода. А в субботу занятий было немного. Зал, очевидно, должен был пустовать весь день — а значит, никто и не заметит пропажи оттуда стульев на несколько часов. К тому же, как сообщили ему по секрету ребята, в училищной кладовке непонятно зачем пылился ещё целый набор таких же раскладных стульев.

Пан в очередной раз надеялся увидеть на крыше Тельмана. Но его снова там не оказалось. А Пану вновь было не до того. Он подъехал к халупе сзади, поставил машину открытым кузовом к училищу и передвинул лестницу, по которой они с Борей забирались на своё рабочее место, чуть правее — ближе к окнам актового зала. Пан знал, что одно из окон там было сломано и не закрывалось. Через него можно было без шума и пыли вытащить лёгкие раскладные стульчики, даже не выпрашивая при этом ключ от зала.

Кирилл и Понуров с Манкиной уже дожидались его внизу. Они создали цепочку: Пан забрался в зал и подавал стулья Хому, который принимал их, стоя на лестнице, и передавал вниз Понурову — а тот в свою очередь протягивал каждый стул своей девушке, которая стояла внутри «Газели» и аккуратно укладывала их там, чтоб побольше влезло. Так и работал сей механизм, пока все тридцать стульев в сложенном виде не переместились из зала в кузов Дёминской машины. После чего Хом передвинул лестницу правее — к окнам кладовки. Дверь её всегда была открыта. Пан зашёл в неё, открыл окно и начал передавать стулья оттуда. Их там было ещё столько же. И вот уже шестьдесят одинаковых стульев теснились в машине.

Когда дело было кончено, Понуров и Манкина неожиданно подошли к Пану с печальным известием:

— Слушай, дружище! — начал Понуров. — Ты нас прости. Мы тебе помогли, чем смогли. Но в концерте сегодня никак не сможем участвовать.

— Да вы что, ребята! — возмутился Пан. — Как же можно так подводить за два часа до концерта?!

— Марианна вчера обиделась и не хочет видеть Кирилла, — пояснил Понуров.

— А без неё мы играть не можем, — добавила Манкина.

— Ну что за дилетантизм! — воскликнул Пан. — Как можно из-за личных обид срывать публичное мероприятие! Это же непрофессионально, друзья!

— Ну почему же сразу срывать? — успокоил его Хомяков. — Я могу сыграть и три пьесы, если нужно. У нас ещё полно номеров.

— В общем, прости, мы никак не можем, — поставил точку Понуров.

— Но мы тебе желаем удачи! — смягчила Манкина.

— Эх, ребята! — досадовал Пантелей. — Лишаете публику самого эффектного номера!

Ну что ж теперь поделаешь? Была не была! Из шести намеченных номеров осталось лишь пять. Правда, добавилась ещё одна пьеса Кирилла. И концерт пока жив, несмотря ни на что. Это было лишь первое и самое маленькое расстройство сегодняшнего дня. Пан, конечно, об этом ещё не знал. Он был немало огорчён, но ведь номеров и правда оставалось ещё достаточно. Почему же не слетела Изольда? Или Орликов? Почему сгинул самый приятный номер?

Однако нужно было продолжать. Уже после шести вечера Пан и Кирилл вернулись в скульптурную мастерскую. Выгрузили и красиво расставили стулья. В этом им помог Мельшин, который уже был на месте. Когда всё было готово — подошла Изольда. Оставалось дождаться Орликова и Ипполита, которого никто ни разу в глаза не видел. До концерта оставалось всего полчаса. В сладостном предвкушении Пантелей Ярустовский покинул зал, оставив ворота открытыми, и пошёл на просторную Истоминскую кухню.

«Когда я снова зайду туда, — думал он, — там уже будет сидеть толпа. Через эти ворота, что я оставил для них открытыми, зайдут десятки людей, займут все до единого стулья, что я привёз и расставил для них — и будут наслаждаться музыкой, рыдать от счастья и аплодировать, дарить цветы и просить автографы! Конечно, стульев на всех не хватит и многие будут стоять. Но особо приглашённые наверняка придут пораньше, чтобы занять лучшие места. И где-то в первых рядах я увижу Тину с её новым молодым человеком, Феликса Марковича, Борю, Прохора и Геру с его компанией.