Вступление в должность - [104]

— Подумайте, как мне повезло! И всего-навсего пять рублей. У меня в этом отделе знакомая продавщица. Если кому нужно, я с удовольствием достану. Могу хоть сейчас ей позвонить. В крайнем случае она возьмет со склада… Из лаборатории Ира вышла, чувствуя себя миллионершей. Из четырех лаборанток лишь одна (завтрашняя пенсионерка) не пожелала сделаться за пять рублей красивой. Остальные трое немедленно раздобыли денег (у своих кредиторов) и вручили Ире пятнадцать рублей.

Ира позвонила Динке, сказала, что уже все в порядке и что она к ней не приедет. Динкину коробку Ира спрятала в стол. Ровно в час она закрыла библиотеку и отправилась в поход за продуктами. Ну а с лаборантками утрясется: вернет им деньги с получки. Коробки, мол, были, но все проданы. Даже на складе не осталось. Разве так не бывает?

4

У Примадонны понятие «после обеда» весьма растяжимо. Она не явилась ни в три, ни в четыре. После четырех читальный зал заполнился народом: сидели почти за каждым столиком. Дважды приходил и уходил доцент Кулемин. Придя в третий раз, он взял «Крокодил» и устроился с ним возле окна, загороженного тополем. Теперь тополь не казался усеянный серебряными полтинниками: солнце скрылось за зданием института и уже не подсвечивало боковыми лучами дерево, оттого маленькие листья, приобрели свой естественный густо-зеленый цвет.

В библиотеке было тихо, только изредка слышался чей-то шепоток и шелест страниц. Ира тоже читала за своим столом позади барьера. Библиотекарь должен читать, обязан глотать чтиво по роду службы («Нет, нет, только то, что вы читали! Я полагаюсь на ваш вкус, голубушка Ирина Николаевна»). И — о-хо-хох! — как мало он глотает (заткните уши те, кто полагает, что библиотекарь — лучший советчик в выборе для вас книги, поскольку он-де «все читает, все знает»). К Ире это относилось в полной мере, Впрочем, это относится ко всем библиотекарям мира (плюс-минус — туда, плюс-минус — сюда). Ибо каждый из них способен поглотить ничтожную долю того, что проходит через его руки.

Появилась Ирина начальница с наездником Ариком. Ира незаметно указала глазами на сидевшего у окна Кулемина. Кулемин смотрел на них. Примадонна поморщилась и промурлыкала: «Я вас любил, чего же боле». Все-таки она была эффектная женщина, Примадонна! Не каждая так молодо выглядит в свои тридцать девять, то есть почти в сорок лет (как это устарело: «Сорок лет — бабий век!»). Она стройна, у нее точеный профиль, выразительные черные глаза, волосы цвета золотой соломы схвачены на затылке пластмассовым зажимом в виде красной черепахи и чуть вздернуты вверх («Какой у вас шикарный хвост!» — завидуют ей женщины). Правда, злоупотребляет косметикой; вокруг глаз ужасно сине, на губах шелушится толстый слой помады. Ира не против искусственной красоты, но если в меру. Примадонна — вдова, единственная ее дочь уже замужем. И что поделаешь, если природа так распорядилась, что дочь выглядит тусклее мамы! Тут ничего не поделаешь. Как ничего не поделаешь с тем, что у доброй, славной Динки нет поклонников, а у Примадонны нет в них недостатка. И она любит афишировать этих своих поклонников. Ира не сомневается, что наездника Арика она тянет за собой в библиотеку исключительно для того, чтобы лишний раз продемонстрировать свою неотразимость. Хотя бы перед тем же Кулеминым. Ведь она прекрасно знает, что Кулемин днями сторожит ее здесь. Между тем наездник, по Ириному разумению, ничем не блещет. Возможно, на цирковой лошади (возможно, возможно!), но что касается мозговых извилин, то тут — увы и ах!..

До конца рабочего дня оставалось пятнадцать минут.

Читатели потянулись сдавать книги. Ира с Примадонной вдвоем принимали, и Примадонна носилась к стеллажам и назад гораздо проворнее Иры. Наездник в это время развлекался своим пояском, которым была подпоясана его цыганская, в блестках рубашка. Он с такой скоростью крутил перед собой кончик шелкового пояска, что поясок превратился в серебряный вращающийся круг. Кулемин по-прежнему оставался за столиком и оттуда, как с наблюдательного пункта, следил за Примадонной.

Зазвонил телефон. Ира как раз вышла из-за стеллажа, увидела, как наездник взял трубку.

— Слушаю!.. Кого, кого?.. Какую Ирину Николаевну? — закричал он во весь голос, забыв, видимо, что здесь не цирковая арена и что Ирина Николаевна — это та самая «детка», которой он всякий раз при встрече галантно целует ручку.

— Это меня, — подошла к нему Ира и, взяв у него трубку, сказала: — Да, да, это я.

И услышала незнакомый женский голос:

— Здравствуйте, Ирина Николаевна.

— Кто это? — спросила Ира.

— Не узнаете? Это Аля Зайцева.

Ира похолодела.

— А, это ты, Аленька… Здравствуй, милая, здравствуй, родная! — Чувствуя, каким приторно-сладким, прямо-таки лебезящим становится ее голос, и проклиная себя за это, она продолжала говорить: — Ты откуда звонишь, ласточка? Я тебя так давно не видела!

— А знаете, почему я звоню?

— Догадываюсь, Алиночка, догадываюсь, — сказала Ира и ощутила каждой клеткой, как ее вдруг бросило сперва в холод, потом в жар.

— Значит, вы помните?

— Что ты, Аля! Разве я могла забыть? Тебе мама поручила позвонить?