Встретимся в раю - [7]

— Англичане откупают половину пая нашего «Вестника». Так-то, судари мои. Обещают дать хорошую бумагу, новую технику. Ну и надсмотрщика, какого-нибудь мистера Твистера… И будет он меня учить, как делать современную газету в условиях поголовной компьютеризации, коммерциализации и телевизофрении…

Главный отошел от окна, шаркая, пробрался за свой стол и уселся, сцепив перед собой жилистые руки, покрытые светлым пушком и пигментными пятнами.

— Я, ребятки, уже при Лёне, при Брежневе, редактором был… Слышали о таком? Еще бы! Славная история славного периода, в результате которого мы теперь сидим в дерьме по нижнюю губу. Ехали, бежали… А куда? Куда прибежали? И теперь каждая сука, каждый Шекспир…

Рыбников поднялся и сказал, оглядываясь на безмолвные стены, оклеенные фотообоями с березовым лесом:

— Пойду я, Виталий Витальевич… Прослежу. И вообще…

— А я уже отбоялся, — сказал редактор стенам. — Отбоялся! Вот прошение о пенсии!

Он выхватил из стола какой-то листок и потряс перед застывшими березами, словно стены могли не только слышать, но и видеть.

И Гриша попятился из кабинета:

— Перекурю пока…

Едва он закурил в редакторском «предбаннике», явился первый заместитель главного и сунул Шестову крохотную плоскую коробочку:

— Микрофон — зверь, за двадцать метров шепот пишет. Проволочная катушка, на два часа. Вот тут нажми…

Шестов не стал ни о чем спрашивать. Раз надо Рыбникову… Знали они друг друга давно — почти в одно время заканчивали факультет журналистики Московского университета и нередко занимались общими комсомольскими делами.

После университета Рыбникова взяли в министерство информации. Он там поскучал какое-то время, не сошелся со старперами в руководстве, начал показывать зубы. Сбежал в «Вестник», где его знали хорошо, поскольку два последних года перед защитой диплома Рыбников проходил в еженедельнике практику.

А Гриша поехал в областную газету в город Термез, еще полный легенд об «афгане», вызубрил от скуки английский, потом — узбекский. А тут — отделение Узбекистана, создание Исламской федерации и почти немедленная война с Индией. Гриша оказался интернированным, так как Россия выступила на стороне Индии, и российские «миги» с голубыми андреевскими крестами на фюзеляжах держали воздух от Пешавара до Джибути. Через три года война кончилась ничем, Гришу выпустили из лагеря, и он очутился в Москве — без работы и денег. Рыбников, тогда заведующий отделом экономики, взял Шестова к себе, устроил командировку по обмену в «Кроникл», где Гриша чуть-чуть отошел от лагерных ужасов, прибарахлился и окончательно отшлифовал знание английского.

Свое покровительство Рыбников не афишировал, но Гриша и без того понимал: взяли в лодку — греби. А поэтому и не отказывался выполнять разные деликатные поручения первого заместителя главного редактора.

Покурив, Гриша отправился в кабинет главного. Едва они с Виталием Витальевичем приготовились скрасить скуку ожидания очередной дегустацией шотландского самогона, как дверь распахнулась и в проеме показалась холеная морда с лошадиной челюстью, украшенной морковной бородой. А за этой мордой виднелись другие, не менее холеные. Сразу видно, джентльмены.

— Мошноу? — спросил предводитель.

— Плиз, — ответил Виталий Витальевич, кам ин, френдз…

И сделал улыбку — так мог бы улыбнуться череп в лунную ночь. Среди гостей оказался старый знакомый, Наум Малкин, краснорожий и чернобородый автор эротических поэм, представитель писательского профсоюза в совете учредителей «Вестника». Он сразу же полез целоваться с Виталием Витальевичем, и тот, содрогаясь, стойко перенес ей ритуал. Отцеловавшись, Наум плюхнулся на ближайший стул. И теперь стал заметен еще один гость — невысокий, черноватенький, с узкими глазками и плоским бесстрастным лицом.

— С вами мы виделись, — сказал главный редактор черноватенькому. — Не вспомню…

— Естественно, Василий Васильевич, виделись.

— Это меня домашние так кличут, Василием Васильевичем, — продолжал скалиться главный. — А на работе я — исключительно Виталий Витальевич. Позвольте полюбопытствовать, а вас как на работе зовут, и где она, работа, находится, если это не секрет?

— Иван Пилютович Вануйта, — представился гость. — Юрисконсульт наблюдательного совета министерства информации.

— Во такой мужик! — поднял большой палец Наум Малкин.

— Позвольте, запишу. — Редактор придвинул бювар. — А по национальности вы кто? Простите старика за любопытство…

— Ненец, — сказал Вануйта. — Из Тиманской тундры.

— Во такой, говорю, мужик! — опять подал голос Наум.

— Да-а, — протянул главный. — Очень у нас все-таки еще большая страна. Что ж, будем считать, что на территории «Вестника» высадился британо-ненецкий десант, а? Шутка…

— А про меня забыл? — закричал Малкин.

— Ты меня, батюшка, давно оккупировал, — вздохнул Виталий Витальевич.

Гриша вспомнил о своих обязанностях и перевел для англичан шутку редактора. Те натянуто улыбнулись.

Тут лебедушкой вплыла белотелая могутная Машенька — в сарафане ля рус, с приплетенной пшеничной косой ниже пояса. Любой мог бы убедиться, что первый заместитель главного редактора совершенно не прав, назвав Машеньку фитюлькой. Перед собой секретарша легко несла огромный, как щит воина, расписной жостовский поднос, принакрытый рушником от любопытных глаз. Когда Машенька сдернула гурник — Гриша едва стон сдержал. Поднос отягощали бутерброды с салями и сыром, белужьи пузечки, икра в хрустальной ладье, ветчина и перченое сало.