Встретимся в раю - [5]

— Гомики, по-вашему, не извращенцы? — с любопытством спросил Кухарчук.

— Ну… если их за это не сажают… Гомики — это педерасты. А извращенцы — это которые с собаками, например. За такую любовь срок вешают. А раз срок — значит, извращенец.

— У меня сосед тоже извращенец, — доложил Дойников.

— Обязательно на крыше, и обязательно на железной. А их, железных крыш то есть, сейчас в Москве и не найдешь. Так он, верите ли, господа…

— Отставить, Дойников, — незлобиво сказал Кухарчук.

— В спокойной обстановке доскажете. У вас, Чекалин, все?

— Так точно, чиф. Да.

Кухарчук склонился над дисплеем и некоторое время вглядывался в мерцающий зеленоватый экранчик. Потом спросил:

— Добавите что-нибудь, Жамкин?

— В Последнем переулке — две точки самогоноварения, в Печатниковом — одна. Там самогон лучше, но очень дорогой. А вообще, чиф, маршрут дохлый. Блевотина, кровянка, алкаши, сутенеры. Вечером сами увидите. Точно говорит Чекалин — ничего веселого. В кафушке возле «Форума» квартирные бомбилы собирались, мы их гоняли. Теперь всех пересажали.

Кухарчук промолчал, продолжая разглядывать дисплей. Через минуту патрульным стало скучно. Они исподтишка подмигивали друг другу. Тетерников Сергей Сергеевич никогда с компом не советовался, у него на любой маршрут нюх был. От нечего делать патрульные стали рассматривать подъезд «Литературной газеты». Время от времени оттуда выходили господа в невесомых чесучовых костюмчиках, и патрульные каждый раз завистливо косились на эти белые одеяния, в которых, конечно же, так замечательно переносится жара. Господа падали в мощные машины и уматывали по своим делам. Один даже нетерпеливо посигналил Дойникову — подвинься, мол. Самостоятельный… Минуты текли, а Кухарчук все пялился на дисплей, словно надеялся увидеть там указ о присвоении ему звания Героя Отечества.

— Ну, вот, — наконец оторвался он от компа. — теперь у нас полная информация. В Последнем переулке, кроме двух точек самогоноварения, штаб республиканцев. Трехэтажный особняк с черным ходом. На Сухаревской площади, у памятника премьеру Столыпину, часто собираются возрожденцы.

— Это не только наш маршрут, — сказал Чекалин. — Часть Сухаревки и проспект Сергия Радонежского, до Мясницкой, входят в семьдесят третий.

— Будем контачить с семьдесят третьим. Где рандеву с ними? У Рождественки? Поехали. Врубите связь, Дойников…

Британо-ненецкий десант

В кабинете главного редактора «Вестника» царила тихая паника. С минуты на минуту должны были подъехать иностранные гости, а у секретарши перегорела кофеварка. Вот вам и хваленая «Паннония»…

— Надо взять в буфете кофейник побольше, — посоветовал главному первый заместитель Рыбников. — У меня есть польские крекеры. А в биржевом отделе, я слышал, гоняют чаи с китайским вареньем из лепестков лотоса. Сложимся — все дела. Скромно, по-домашнему. Не обжираться ведь люди едут, Виталий Витальевич!

Главный редактор, тощий и сутулый, похожий седой эспаньолкой на Дон-Кихота, несколько секунд разглядывал Рыбникова, полную свою противоположность. Полную. Рыбников давно привык к редакторским приступам непонятного ступора и поэтому терпеливо ждал, пока главный очнется. Редактор вздохнул и проскрипел:

— Ты, Николай Павлович, сперва сам попробуй буфетный кофий… А они — иностранцы. Но в одном прав: Надо все сделать по-домашнему, скромно. У меня есть скоч виски. Попроси Машу подняться в буфет — пусть настрогают бутербродов. Ну, там, джюс какой-нибудь, грейпфрутовый, что ли… Икорки баночку, рыбки, омарчиков. Распорядись, батюшка!

Рыбников покатился распоряжаться. Секретаршу Машу он на месте, конечно же, не нашел — курит где-нибудь в отделе. Пока все отделы обойдет — и день, глядишь, закончился…

— Ё-моё! — вспомнил родное чалдонское присловье первый заместитель.

Передоверить ответственное поручение главного редактора Рыбников никому не мог. Поэтому решил отправиться в буфет самолично. Поскольку спецбуфет, где обедала издательская головка, был еще закрыт, пришлось подниматься на шестой этаж в общий зал. Тут змеилась длинная очередь. Рыбников почувствовал себя неуютно под удивленными взглядами редакционной и типографской мелкоты — еще бы, Зевс снизошел с Олимпа на грешную землю… Дожидаться своей очереди в толпе этих усталых и хмурых людей Рыбников не хотел. Как обойтись без стояния в очереди — не знал. Поэтому он независимо подошел к стойке, за которой неспешно ползала тучная баба в драном и несвежем белом халате, и спросил:

— Сигареты есть?

Баба покосилась, вздохнула и ничего не ответила.

— Ага, — сказал Рыбников. — Ну, ладно…

Так же независимо он собирался и улизнуть из буфета, но все испортил проклятый подхалим Чикин, заведующий отделом биржевой жизни, который оказался в голове очереди:

— Николай Павлович! Вам, может, еще что-нибудь надо?

Очередь заворчала, но Чикин самоотверженно огрызнулся:

— Имею право раз в жизни любезность начальству оказать?

— О, Боже, — пробормотал про себя Рыбников.

А Чикин уже пробивался сквозь толпу с дополнительным подносом — сальным и изгрызенным. Делать было нечего: и очередь, и баба ждали заказа Рыбникова.

— Два десятка бутербродов, — попросил он униженно, непонятно отчего. — С креветками там или с икрой… Пять бутылок сока — любого, на ваше усмотрение. Вот и все.