Встречный ветер - [37]

— Нам надо быстро уходить, Семион, — склонившись к своему партнеру, шептал горбоносый. — Ты слышал, что он сказал хозяйке?

— Да, — соглашался высоколобый, держа в руках термос с длинным наплечным ремнем и опустив на пол ноги в желтых на толстой подошве ботинках.

— Он говорит, что скоро будет машина и солдаты… Что это значит? Это значит, что он хитрый человек, играет с нами, как кошка с мышками…

— Молчи! — схватив горбоносого за руку, просипел Семион. — Ты ведешь себя, как настоящий болван. Почему ты с этим офицером разговаривал по-хамски?

— Дед мой — дагестанский князь, отец — тоже, я — гордый человек, нанимаешь? Я ненавижу их, пусть будет это мальчишка или офицер. Надо уходить, Семион. Он все узнал.

— Посмотрим. У нас еще есть время. Есть и термос. Вот швырну его и от этой хатки ничего не останется.

— Тогда мы тоже сдохнем…

— Нет. Я умею бросать лучше, чем ты думаешь. Послушаем, подождем, что будет дальше. Только без паники. Я бывал не в таких переплетах… Тихонько подойди к окну и взгляни, что делает этот юноша.

Подвижный и верткий кавказец кошачьими шажками, на цыпочках подкрался к окну и осторожно отодвинул край занавески.

Съев без всякого аппетита кусок жареной курицы с помидором, Петр сидел за столом. Запустив пальцы в спутанные волосы, раздумывал над словами генерала Никитина. "Я дурак, пытался еще над ним куражиться… А как вначале разговаривал с майором Рокотовым! И какую написал объяснительную записку… Хотел всем доказать, что мне теперь все равно, безразлично. Пустая, глупая бравада!"

Тряхнув гудевшей головой, словно избавившись от невеселых раздумий, Петр встал и подошел к окну. На веранде метнулось какое-то черное пятно и скрылось в саду. Пыжикову стало вдруг жутко. "Кому это вздумалось за мной подглядывать? А может быть, это нервы шалят?"

На душе стало еще тяжелее. В комнате было душно, как в бане. Над садом сгущались темные тучи. Голова тяжелела, будто наливалась свинцом, но спать уже не хотелось.

С неожиданной резкостью скрипнула ржавыми петлями дверь. Петр вздрогнул и оглянулся. На пороге в длинном цветастом халате стояла Мария Дмитриевна.

— Это я, Петр Тихонович. Вы почему, голубчик, не спите?

— Не спится что-то, Мария Дмитриевна. О службе, о жизни вот думаю…

— И-и, милый мой! В ваши-то годы… Не надо много думать. Вся жизнь еще впереди.

— Серенькая моя жизнь, Мария Дмитриевна, как пыль вьется вокруг, глаза порошит. Ничего пока хорошего в ней не вижу, — с болезненной откровенностью признался Петр. Ему хотелось говорить, поделиться с пожилой женщиной своими невзгодами.

— А вы потише, голубчик, а то мои постояльцы еще не улеглись, — подняв палец и переходя на шепот, предупредила хозяйка.

— Они всегда так долго не спят? — покосившись на веранду, спросил Петр.

— Когда как. Только на днях им сдала. Сняли всю площадь и сразу поставили условия, что им нужен абсолютный покой. А сами комнатами почти не пользуются, на веранде и спят и едят. Ездили на экскурсии, возвращались поздно. Вчера приехали, заперлись и долго о чем-то спорили. Этот гололобый-то, вроде как ученый, все в горы ходит, а второй за проводника. Водит его по горам и все показывает!

— Что же они изучают? Камни или траву какую приносят?

— А этого я уж не знаю. Но люди, как видно, хорошие. На счет водочки ни-ни. С женщинами тоже не якшаются. Да и, видать, состоятельные. Сколько запросила, столько и дали. Даже не стали торговаться.

— Не понравились они мне почему-то, Мария Дмитриевна.

— Что вы, Петр Тихонович! Вам надо, голубчик, просто отдохнуть и выспаться. Вот утром я всем вам такой завтрак сварганю — пальчики оближете.

Хозяйка ушла, но Пыжиков долго еще метался в горячей постели, вспоминая сложные события дня. Нервы у него действительно расшалились основательно.

А на веранде в это время горбоносый толкает Семиона локтем в бок и сипло говорит:

— Крышка нам, конец, если не будем уходить или резать двоих…

— Молчи! — стиснул Семион руку горбоносого и толкнул его от себя.

— Уй, аллах! Все равно я их резать буду… Как только услышу машину — зарежу. Я горец и нэ буду в руках русских коммунистов, нэ буду!

— Перестань! — задыхаясь не то от страха, не то от гнева, хрипит Семион. — Трус!

— Я — потомок храбрых горцев — могу быть трусом? Нэт! Я должен первым брать кровь врага… Хочешь, я сейчас, как барс, прыгну на нэго и все кончаю… Мы уйдем в горы. А там опять будем у наших друзей.

— Тише, болван! — зло, сквозь зубы шепчет Семион. Он видит при бледном свете выкатившиеся из орбит глаза горбоносого, темные изогнутые брови. "Страшный это человек, дикий, — боязливо косится Семион. Но на него можно положиться во всем. Живым он себя в руки не даст. Знает здесь все тропинки, горные ущелья, обычаи кавказских народов. Знает и дело — не один год учился в тайной школе".

— Подождем немножко, — успокаивает горбоносого Семион.

Приближался рассвет. С моря потянул ветер, тряхнул верхушки деревьев.

Пыжиков встал, оделся, присел на стул и задумался. В эти минуты ему казалось, что он самый несчастный человек на земле, что жизнь начинает швырять его, как море утлую лодочку. Нервы сдали… Усталость взяла верх. Склонившись над столом, Петр крепко уснул. Он не слышал, как зашумел в саду тугой северо-восточный ветер. Закачались высокие пирамидальные тополи, зашелестели листьями старые яблони, гулко роняя на сухую землю перезревшие плоды.