Встречи и воспоминания: из литературного и военного мира. Тени прошлого - [30]

Таков именно труд г-на Станислава Козьмяна «Rzecz o roku 1863»[54], заслуживающий внимательного изучения и являющий собою ценный вклад в историческую литературу[55]. Перед нами – первая беспристрастная история восстания 1863 года, написанная поляком. Этот капитальный и талантливо исполненный труд вышел недавно в Кракове, в трех томах, – и его автор не только самолично участвовал в деле восстания, но, по своему исключительному и привилегированному положению (как сын интимного друга графа Валевского[56] и как сотрудник газет «Час»[57] и «Парижское бюро»), был в довольно близких и постоянных сношениях со всеми главарями и руководителями восстания, находившимися в Варшаве, Галиции и Париже.

Мы внимательно ознакомились со всеми тремя томами сочинения г-на Козьмяна и находим интересным остановиться на тех именно событиях, которые, собственно, предшествовали восстанию 1863 года, подготовили и создали его. Мы при этом не будем вовсе говорить о самом восстании, так как эти события в качестве фактов, происшедших у всех на глазах, описаны давно уже, очень подробно и много раз, и повторять их здесь, в нашей короткой статье, было бы совершенно излишне, – тем более, что эпизоды из этого несчастного восстания мы сообщаем особо в следующей нашей статье.

I

Благоприятные условия для восстания. – Провозглашение принципа народностей. – Сочувствие к полякам со стороны императора Наполеона III, императрицы Евгении и принца Плон-Плона. – Двуличие Австрии и сочувствие Англии. – Два князя Горчаковых и генерал Назимов. – Ожидание революции в России. – Надежды на «уступки» императора Александра II. – Подготовительные работы к восстанию. – Сельскохозяйственное общество и граф Андрей Замойский. – Маркиз Александр Велепольский. – Оппозиция «красных» и покушение на жизнь Велепольского, Лидерса и великого князя Константина Николаевича. – Ненадежность Литвы. – Отель «Ламбер» в Париже. – Комитет в Кракове и общество «Лава» в Львове. – Циркуляр «Лавы» и революционная присяга

Все, по-видимому, благоприятствовало давно уже подготовляемому политическому взрыву в Польше и Литве. Незадолго перед тем императором Франции Наполеоном III был провозглашен принцип народностей, в силу коего и свершилось объединение[58] Италии и даже маленькой Румынии[59]. На престоле Франции сидел человек с большим умом и недюжинными способностями, который задолго до своего воцарения заигрывал с Польшей, называя ее «сестрой Франции» и утверждая, что она, подобно Италии, имеет право требовать единения во имя измышленного им принципа национальностей. Потом, во время Крымской войны, тот же Наполеон прямо хотел, чтобы в Польше началась революция (чтобы Россия скорее склонилась к миру), а затем не только допустил сформирование князьями Чарторыйскими в Турции особого польского легиона, но еще и принял на себя обмундирование этого войска. Впоследствии, во время наступившего после войны Парижского конгресса, со стороны Франции не раз были делаемы попытки поднять польский вопрос, и лишь энергичный отпор русского уполномоченного, князя Орлова, воспрепятствовал дальнейшим суждениям об участи Польши. Тем не менее в следующем же 1857 году, во время свидания с императором Александром II в Штутгарте Наполеон дозволил себе еще раз завести речь о Польше. Едва ли, конечно, надо говорить о том, что все эти авансы французского императора быстро доходили до поляков и вдобавок в искаженном и преувеличенном виде.

Пост министра иностранных дел в той же Франции занимал граф Валевский, побочный сын Наполеона I, личность в высшей степени даровитая, блестяще образованная и с выдающимися государственными способностями. Он, будучи сыном польки, не только не скрывал своих симпатий и тяготений к Польше, но, как увидим ниже, громко и открыто сочувствовал восстанию и был, в сущности, одним из главных виновников того обстоятельства, что искра раздута была в пожар.

Немалую долю влияния на иностранную политику Франции имел в то время и двоюродный брат императора принц Наполеон (Плон-Плон), личность, как известно, мелкая и недостойная; но он явно сочувствовал Польше и подготовлявшемуся в ней восстанию и в этом именно смысле и вел свою политику интриги против России. Полякам сочувствовала также и императрица Евгения и не скрывала этого: польский вопрос был для нее вопросом католицизма[60].

Правительство соседней Австрии было тоже очень расположено к полякам и питало даже несбыточные иллюзии, что польский престол по его восстановлении должен будет перейти к австрийскому дому. В силу такой двоедушной политики, столь свойственной Австрии, она потом смотрела сквозь пальцы на переходы на русскую территорию из Галиции целых вооруженных банд, сформированных в ее пределах.

В Англии, как мы видим из книги Козьмяна, в верхней палате лорд Элленборуг произнес речь, в которой прямо выразил следующее мнение о польском вопросе: он находил, что было бы странно, если бы английское правительство, раз уже признавшее принцип национальности (в деле объединение Италии), не признало бы этот принцип и в деле поляков. В нижней же палате министр иностранных дел лорд Россель прямо осуждал несправедливое, по его мнению, поведение России относительно поляков.