Встреча в Вальядолиде - [5]
Дик Бёрбедж корежит монолог Болингброка из «Ричарда II» нескладной отсебятиной. Однако, смысл передает верно.
Тесный домик Сервантеса был пропитан густыми запахами кухни — чеснок, оливковое масло, специи, которые Уилл помнил по мавританским базарам. В крошечной гостиной жались друг к другу низкие мавританские табуреты, круглый, в чернильных пятнах стол, книги — числом около восьмидесяти. Одна лежала на потёртом мавританском ковре у ног Сервантеса, который, с неуместным для хозяина эгоизмом, занял единственный стул. Уилл и Дон Мануэль притулились внизу, на табуретах. Сервантес ногой подвинул книгу к Уиллу, тот смиренно подобрал. «Гусман де Альфараче» некоего Алемана. Судя по фамилии, автор немец, что ли? Видимо, как они выражаются, роман… Сервантес заговорил. Дон Мануэль перевёл:
— Книга переиздана двадцать раз только в этом году. Жизнь мальчика-бродяжки среди других бродяг. Роман написан в жанре пикарески, если вам знакомо это слово, в чем я сомневаюсь. Автор воплотил глубинное стремление испанской души быть истерзанной и выжженной дотла свирепым Богом-Отцом, который и пальцем божественным не шевельнет, чтобы помочь своему, как нас уверяют, возлюбленному чаду. Напротив, его волей жизнь несчастных страдальцев обращена в череду испытаний, и даже в смерти им уготован не покой, а вечная пытка. Такие книги наш народ любит! Такую книгу ждали и от меня, когда я покинул утомительный, бесплодный мир театра и обратился к вольному повествованию. Они хотели Дон Кихота измученного и избитого, с переломанными рёбрами и сломленным духом, жалкую игрушку в кровавой длани Господней. Я же даровал им комедию!
— Хайя, скромность — это саид всех добродетелей, — сказал Уилл.
Сервантес взорвался: плевался и шипел согласными, завывал гласными. Дон Мануэль невозмутимо перевёл:
— Избавьте меня от вашего безграмотного арабского! Я познал его как язык тирании и насилия! Говорите на своем варварском северном наречии — надеюсь, хотя бы им вы владеете. Вы, англичане, никогда не создадите литературы. Вы слишком самодовольны. Вы не знаете, что такое страдание, боль. Чтобы писать, нужен ад — буря, громы и молнии! — а вы из ада сбежали.
— Стараемся, как умеем, — кротко сказал Уилл. — Разрешите смиренно спросить: что вам известно о нашей литературе? По-английски вы не понимаете, а на кастильский наши книги и пьесы еще не переведены. Надеюсь, грядущий мир позволит нам лучше узнать друг друга…
— Мир, мир, какой еще мир? — Сервантес выкрикнул пас с отвращением, как имя дурной болезни. — Вы отступили от истинной веры, отказались сражаться с презренными мусульманами. А это священная война: изгнать исламского варвара из святых мест, сломать ему хребет на срединном море. Враг вторгся на латинскую землю, осквернил культуру. К вам он не сунулся, вы в стороне отсиделись. Играете в бирюльки, строчите дурацкие пьески о крови и каннибалах…
— Поверьте, таких пьес почти нет. «Тит Андроник» — исключение из правил. Нас разделяет языковой барьер…
— Не языковой, а духовный! Язык и зубы тут ни при чем. Англичане — это отсохшая ветвь живого древа Христова.
— Не говорите мне о духе, — громко сказал Уилл. — Вы сами признали, что испанцы считают господа свирепым насильником, а человека — зверем без всякой надежды на спасение. Ваши духовники выбивают признание в ереси под пыткой, жертвы вопиют, пожираемые костром… Не говорите мне о духе.
— Взгляды Алемана я не разделяю. Вдали от жирных епископов и жилистых палачей существует в своих эмпиреях бог всеблагой и всемилостивый. Как его разыскать? Поможет ли трагедия о загубленных жизнях? Нет! Нужна комедия, шутовская одиссея! Это открытие могло родиться только здесь! — Левой рукой он очертил в воздухе контур Иберии, а правой ударил себя в грудь: аки, здесь! — Великая духовная истина о милостивом Господе постигается только через смех. А ваша вчерашняя жалкая пьеска смешна в ином роде. Вы, англичане, вообще не способны вместить Господа. Вы не страдаете, а значит, не умеете смеяться над тем, чего и следа нет на вашей благополучной, во всем умеренной родине…
— Которую вы никогда не видали.
— Я вижу вас, и этого довольно. У вас робкий взгляд, нежная кожа. Горькой чаши вы даже не пригубили.
— Старая песня, — заявил Уилл с упрямой дерзостью. — Ее заводят все, кому не лень: и кнутом-то нас, как московитов, не стегали, и мечом, как богемцев, не завоевывали, и на кострах, как испанцев, не жгли. И якобы оттого искусству нашему грош цена в базарный день. Нам от этой песни давно тошно.
— Дон Кихота вам не написать.
— Да зачем он мне? Зачем он нам? — запальчиво спросил Уилл. — Я много иного написал, и еще напишу. — «Смогу ли? — подумал он. — Хочу ли?» — И комедию превзошел, и трагедию, коя есть наивысшее достижение драматурга.
— Трагедия — высшее достижение? Отнюдь. Господь — не трагик, а комедиограф. Он свободен от трагического бремени существования. Трагедия — это человеческое. А комедия божественна. Как у меня раскалывается голова. — В глазах Сервантеса плясало пламя свечи, горевшей поодаль.
«— Ну, что же теперь, а?»Аннотировать «Заводной апельсин» — занятие безнадежное. Произведение, изданное первый раз в 1962 году (на английском языке, разумеется), подтверждает старую истину — «ничто не ново под луной». Посмотрите вокруг — книжке 42 года, а «воз и ныне там». В общем, кто знает — тот знает, и нечего тут рассказывать:)Для людей, читающих «Апельсин» в первый раз (завидую) поясню — странный язык:), используемый героями романа для общения — результат попытки Берждеса смоделировать молодежный сленг абстрактного будущего.
«1984» Джорджа Оруэлла — одна из величайших антиутопий в истории мировой литературы. Именно она вдохновила Энтони Бёрджесса на создание яркой, полемичной и смелой книги «1985». В ее первой — публицистической — части Бёрджесс анализирует роман Оруэлла, прибегая, для большей полноты и многогранности анализа, к самым разным литературным приемам — от «воображаемого интервью» до язвительной пародии. Во второй части, написанной в 1978 году, писатель предлагает собственное видение недалекого будущего. Он описывает государство, где пожарные ведут забастовки, пока город охвачен огнем, где уличные банды в совершенстве знают латынь, но грабят и убивают невинных, где люди становятся заложниками технологий, превращая свою жизнь в пытку…
«Заводной апельсин» — литературный парадокс XX столетия. Продолжая футуристические традиции в литературе, экспериментируя с языком, на котором говорит рубежное поколение малтшиков и дьевотшек «надсатых», Энтони Берджесс создает роман, признанный классикой современной литературы. Умный, жестокий, харизматичный антигерой Алекс, лидер уличной банды, проповедуя насилие как высокое искусство жизни, как род наслаждения, попадает в железные тиски новейшей государственной программы по перевоспитанию преступников и сам становится жертвой насилия.
Энтони Берджесс — известный английский писатель, автор бестселлера «Заводной апельсин». В романе-фантасмагории «Сумасшедшее семя» он ставит интеллектуальный эксперимент, исследует человеческую природу и возможности развития цивилизации в эпоху чудовищной перенаселенности мира, отказавшегося от войн и от Божественного завета плодиться и размножаться.
«Семя желания» (1962) – антиутопия, в которой Энтони Бёрджесс описывает недалекое будущее, где мир страдает от глобального перенаселения. Здесь поощряется одиночество и отказ от детей. Здесь каннибализм и войны без цели считаются нормой. Автор слишком реалистично описывает хаос, в основе которого – человеческие пороки. И это заставляет читателя задуматься: «Возможно ли сделать идеальным мир, где живут неидеальные люди?..».
Эта книга — о Шекспире и его современниках, о поэзии и истории, но прежде всего она — о любви. Английский писатель Энтони Берджесс известен у нас как автор нашумевшего «Заводного апельсина», но и его роман о Шекспире может произвести впечатление разорвавшейся бомбы. Иронически переосмысливая, почти пародируя классический биографический роман, автор наполняет яркими событиями историю жизни Шекспира, переворачивая наши представления о великом поэте, о его окружении. Парадоксальным образом Берджесс вдыхает жизнь в хрестоматийные образы самого Короля сонетов, его жены Анны и даже таинственной Смуглой леди, личность которой до сих пор остается загадкой.
Вторая книга несомненно талантливого московского прозаика Ивана Зорина. Первая книга («Игра со сном») вышла в середине этого года в издательстве «Интербук». Из нее в настоящую книгу автор счел целесообразным включить только три небольших рассказа. Впрочем, определение «рассказ» (как и определение «эссе») не совсем подходит к тем вещам, которые вошли в эту книгу. Точнее будет поместить их в пространство, пограничное между двумя упомянутыми жанрами.Рисунки на обложке, шмуцтитулах и перед каждым рассказом (или эссе) выполнены самим автором.
Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)
В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.
Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.
Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».
Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..