Встреча на высшем уровне - [13]

КЛАРА(глядя на СОЛДАТА). Какой… хорошенький.

ЕВА. Моя дорогая, если хочешь серьёзных отношений, выбирай те, что будут длиться — что-нибудь прекрасное и разрушительное. Точка.

ЕВА протягивает КЛАРЕ фотоаппарат. КЛАРА сначала морщится, потом качает головой.

КЛАРА. Откровенно говоря, Скарлет, мне теперь на это наплевать.

ЕВА. А, ерунда! Завтра будет новый день.

Они отступают вглубь сцены. Мощный взрыв сотрясает комнату. СОЛДАТ просыпается.

СОЛДАТ. Меня зовут Ханна Вайнтрауб. Мне девятнадцать лет. Я родилась во Вроцлаве, также известном как Бреслау. До войны мои родители, упокой господь их души, разводили на собственной ферме кур, как рейхсфюрер СС Генрих Гимлер. Мой родной язык немецкий; также я говорю на идиш, немного по-польски, и понимаю иврит ровно столько, сколько нужно, чтобы посещать богослужения. Я не знаю, как я здесь оказалась. Нет. Это неправда. Я не хочу говорить, как я здесь оказалась. Лет через тридцать-сорок люди станут спрашивать: почему они это сделали? Почему они это допустили? Пусть сами найдут ответ. Он им может понадобиться. «Никому не позволено делать ложки из костей своих отцов и матерей», — утверждают раввины, уверенные, что их паства уже испытывает естественную неприязнь к подобного рода экономии. Эта неприязнь — всего лишь сантимент.

Но…

Что если потребность в ложках будет столь велика, что кто-то спросит: «Почему нет?» И докажет, что прогресс человечества целиком зависит от применения этого материала? Понадобится закон — даже лишённый сентиментальности не допустит подобного без содрогания. И однажды какой-нибудь мелкий чиновник, сидя в конторе, возьмёт штамп и отпечатает на бумаге «алеф», первую букву алфавита уничтожения. Последние три буквы в том алфавите — разрушенные сторожевые вышки Бельцека, Майданека, Треблинки. Если я не упоминаю Аушвиц, то только потому, что вам захочется услышать страшную историю, которой вы сначала не поверите, потом сочтёте обычной, а под конец — ничуть не захватывающей. Так устроен человек. Все эти сказки можно найти в дешёвых карманных изданиях в тех же магазинах, где вы покупаете контрацептивы и трактаты о бичевании, если они вам по вкусу. Как говорится, книги читают одной рукой.

В этой истории мало нового, ещё меньше того, что когда-нибудь устареет — за исключением техники, разумеется. В любой стране найдётся кто-то, готовый назвать сограждан, чьи права следует так или иначе ограничить — пока не пришло время объявить их преступниками. Так, при неизменном попустительстве бюрократии, прорастают семена будущих убийств.

Наследие немцев — это не зверства их программы, даже не их размах. Это установленный ими стандарт. Который пока не превзойдён. Дым из труб «пекарен», как мы трусливо называли крематории — назовите это бегством от реальности — скрывает так много, о чём можно сказать: «Всё не так уж страшно». Во всяком случае, кто теперь вспомнит? Кто вспомнит сорок пять тысяч крепких здоровых мужчин из Галлии, у которых по приказу Цезаря отрубили правую руку? Семьдесят пять тысяч убитых при Бородино, о которых Наполеон сказал: «Одна ночь в Париже восполнит все потери»? Цезарь, Наполеон, Гитл… Безумцы, безумные настолько, что даже безумцы считают их безумными. Ах да, Мессия. Как же! Ещё одна выдающаяся личность.

И запад сияет, но лишь на закате солнца, и нет спасения на востоке. Я обращу очи мои к вершинам: но откуда приидет помощь? Чёрт, хороший вопрос! Моген Тувид, знак Давидов, жёлтая звезда. Мой освети путь; и погасни над Вифлеемом. Во время своей речи СОЛДАТ привёл в порядок форму и снова держит спину прямо. Он катит сервировочный столик с чаем, словно только что вошёл в комнату. Женщины, продолжая разговор, выходят вперёд. Они вновь выглядят безупречно. Только комната осталась в беспорядке.

ЕВА. Я так рада, что вы смогли приехать.

КЛАРА. А какие сцены мне пришлось для этого устроить! Но поезд был превосходный. До самой… (Замолкает на полуслове. Острый угол обойдён.)

ЕВА. Не хотите ли чаю? (СОЛДАТУ.) Можете подавать.

КЛАРА. Как чудесно увидеть что-то кроме этого бесконечного коричневого цвета! Какой странный выбор! Почему не белый? Видели фильм «Письмо»? С Бетти Дэвис? Нет? У нас в Риме уже показывали. Oh, ma che maraviglia.[38] Она носит белое всё время, и убивает этого парня, он, кажется, её любовник, но на суде её оправдали, а потом узнали, что убила она, её муж узнал, и она ему говорит: «Ssssssssii, l’ho ammazzato io. E sono felice, te dico, felice, felice, felice.» (Вздыхает.) Aahi.

ЕВА. И что это значит?

КЛАРА. А? А, она рада, что сделала это. Рада.

ЕВА. Рада?

СОЛДАТ предлагает сахар и молоко.

КЛАРА. Рада. Да, да. Потом она идёт в сад на Верную Смерть. О, чай, спасибо. Кто вам нравится больше всего? Сахара не надо. Благодарю. Чудесный. Чай.

ЕВА. Когда я была моложе, я питала огромную слабость к Джону Гилберту.

КЛАРА. А! С Гретой Гарбо в «Королеве Кристине». Знаете, почему она всегда носит длинные платья? У неё огромные ноги. Si, ma vero.[39] Мне Феррагамо сказал. Из всех клиентов самые большие ноги. На вас это платье — как у Миры Лой в фильме «Когда встречаются леди». Смотрели?