Встреча на высшем уровне - [11]

СОЛДАТ. Да.

ЕВА. Ну разумеется. Не повторишь ли?

СОЛДАТ. Я клянусь тебе, Адольф Гитлер, вождь и канцлер немецкого рейха, служить верно и храбро. Я клянусь повиноваться до самой смерти тебе и… и…

ЕВА. Ну?

СОЛДАТ. …и всем, уполномоченным твоей властью…

ЕВА. И так далее, и так далее. Благодарю. Не слишком хорошее начало у нас с тобой? Кто твои родители?

СОЛДАТ. Я вырос в приюте.

ЕВА. Ты же говорил, у тебя девять братьев и сестёр, и родом ты из Эльзаса. Теперь я не знаю, чему верить. Ты стыдишься своих родителей?

СОЛДАТ. Нет.

ЕВА. Почему?

СОЛДАТ. Почему?

ЕВА. Почему ты их стыдишься?

СОЛДАТ. Я только что сказал…

ЕВА. Я слышала, что ты сказал, но я задала тебе вопрос.

СОЛДАТ пытается привести в порядок одежду.

ЕВА. Ты что там делаешь? Сам с собой балуешься, маленький пакостник? А ну, прекрати! (КЛАРЕ.) По-моему, мы что-то скрываем. Пойди проверь. Всё на месте?

КЛАРА изящно, но деловито проводит осмотр.

КЛАРА. Не совсем.

ЕВА. Чик-чик?

КЛАРА. Чик-чик.

ЕВА. Я подозревала.

КЛАРА. Может быть, он протестант.

ЕВА. Иди в жопу, протестант! Он и в дорогом ресторане не станет поднимать шум, если увидит в супе муху. Против чего ты протестуешь?

СОЛДАТ. Я не протестую.

ЕВА. Не протестант. Ясно. Тебе, конечно, известно, что истинный ариец не даст своего согласия на подобную операцию ни для себя, ни для своего потомства? На операцию, чьи корни восходят к ритуальным жертвоприношениям исключительно семитского характера. Я должна сказать, что в пустынных регионах, населённых этими народами, операция, возможно, имеет определённую практическую пользу, и я всем сердцем сочувствую бравым парням из Африканского корпуса. Тебе же… безусловно нет. Кроме того, я склоняюсь к мысли, что ты пытаешься скрыться под маской принадлежности полу, к которому имеешь весьма туманное отношение. Не окажется ли твоё происхождение таким же маскарадом, если не сказать обманом? Ну, ну, мы не чудовища. Никто не в ответе за то, чего не в силах изменить. Ты состоишь в спортивном клубе?

СОЛДАТ. Прошу прощения?

ЕВА. В спортивном клубе. В клубе для занятий спортом. Я не знаю, как это на идиш.

СОЛДАТ. Я состоял раньше.

ЕВА. Состоял. Раньше. Среди членов клуба были евреи?

СОЛДАТ. Были.

ЕВА. Были. Что с ними стало?

СОЛДАТ. Ушли. Один из них повесился.

ЕВА. Это почему?

СОЛДАТ. Его попросили покинуть клуб.

ЕВА. Разве не было спортивных клубов для евреев?

СОЛДАТ. Были. Клуб «Бар Кошба».

ЕВА. Среди его членов были арийцы?

СОЛДАТ. Вряд ли.

ЕВА. Нет? Ты говоришь, словно это само собой разумеется.

СОЛДАТ. Я только имел в виду, что ариец вряд ли вступил в такой клуб.

ЕВА. Я и говорю — как само собой разумеется. Ты это одобряешь?

СОЛДАТ. Несомненно.

ЕВА. А, значит, если ты одобряешь существование клубов для евреев, куда не допускаются арийцы, ты, очевидно, не станешь выступать, говоря твоими словами, против существования клубов для арийцев, куда не допускаются евреи?

СОЛДАТ. Наверное, нет.

КЛАРА. Наверное, наверное.

ЕВА. Так не кажется ли тебе излишним вешаться только потому, что тебя исключили из членов клуба для немцев? Высокомерие. Вот как я это называю. А ты как бы назвал?

СОЛДАТ. Высокомерие, наверн… высокомерие.

ЕВА. Оставим в стороне, что именно немцы, а не евреи, находятся в своей собственной стране. Евреи должны быть нам благодарны за то, что мы позволяем им создавать еврейские клубы. Ты нам благодарен?

СОЛДАТ. Но я не еврей.

КЛАРА. По-моему, решать это следует вышестоящим.

ЕВА. Говоря словами великого бургомистра Вены, я решаю, кто еврей, а кто нет.

СОЛДАТ. Вы сами сказали, никто не в ответе за то, чего не в силах изменить.

ЕВА. Сказала и готова повторить. Но это не значит, что мы можем позволить безответственным элементам жить в обществе в своё удовольствие. Даже ваш еврейский доктор Фрейд утверждает, что сексуальные отклонения — это болезнь, а не преступление. Значит ли это, что мы должны позволить психически нездоровым людям бродить повсюду, заражая своими болезнями здоровые массы немецкого народа? Нет, их место в больницах, или же, раз они не прикованы к постели, в таких местах, как, я не знаю, лагерь, где за ними будут ухаживать и где они перестанут быть угрозой для других. (КЛАРЕ.) Ну как?

КЛАРА. Prima.

ЕВА. Ты могла бы проявить чуть больше интереса. Вставила бы словечко-другое.

КЛАРА. Его святейшество решает за меня все эти вопросы.

ЕВА. Даже в твоих тюрьмах больше политических заключённых, чем в застенках Инквизиции.

КЛАРА. Ну, да…

ЕВА. Так не прикидывайся святошей. (СОЛДАТУ.) Итак, вернёмся к нашему дельцу. Ты когда-нибудь видел негритянок?

СОЛДАТ. Да. В кино.

ЕВА. Ты когда-нибудь спал с негритянкой?

СОЛДАТ. Нет.

ЕВА. Но хотел бы?

СОЛДАТ. Я не знаю.

ЕВА. Ты не знаешь?

СОЛДАТ. Как я могу ответить, если ни разу не пробовал?

ЕВА. Мой милый мальчик, я ни разу не пробовала играть на скрипке, но я совершенно точно знаю, что не умею играть. (КЛАРЕ.) Подтвердишь? Твой друг… (Снова СОЛДАТУ.) Подобная разборчивость прописана в Талмуде. Разве ты не видишь, что эти люди не такие?

СОЛДАТ. Какие люди?

ЕВА. Негритянки.

СОЛДАТ. Не такие, как мы. Да.

ЕВА. Я имею в виду, не такие, как арийцы.

СОЛДАТ. Да.

ЕВА. Но даже ты не знаешь, хочется тебе или нет… Должна сказать, я поражена. Сношение с иными биологическими видами столь же противно законам природы, как сношение со своим собственным полом. Мне казалось, еврейский закон гласит об этом достаточно ясно — книга Левита устанавливает довольно строгие правила поведения.