Вспышка молнии за горой - [22]
Тебя швырнули в кипящий адский котел.
Скоро тебя забудут,
Как сон вчерашний.
Барни, зачем быть честным?
Обречен любой героизм.
Барни, имен у тебя – миллиарды,
Миллиарды лиц.
Ты не один. Ты не одинок -
Оглянись вокруг
И поймешь.
Night unto Night
Записки о поэзии
Подделывать подлинные эмоции – свои ли, чужие -
Конечно же, непростительно,
Но в этом искусстве весьма преуспели
Немало поэтов -
Что в прошлом,
Что в настоящем.
Стихи подобных поэтов
Я бы назвал
Ладными и удобными.
Стихи такие частенько пишут
Преподаватели литературы, слишком долго
Проработавшие в институтах,
Тщеславные юные дарованья,
Новички в нашем деле -
Короче, таких немало.
Впрочем, и сам я не без греха -
Прошлым вечером наваял целых пять
Ладных, удобных стишков.
А поскольку я не профессор литературы,
Не тщеславный юнец
И не новичок в нашем деле,
Объяснить это можно
Либо слишком большим успехом,
Либо привычкой
К комфортабельной жизни.
Что еще хуже – я разослал по журналам
Все эти пять ладных, удобных стишков -
И совершенно не удивлюсь,
Если три иль четыре из них
Будут приняты к публикации.
Ни в одном из них нет и тени
Истинных чувств, настоящей жизни,
Просто – игра словами
Во имя игры.
И такое творится
Почти что везде,
Почти что со всеми!
Мы забываем, на кой вообще мы нужны,
И чем сильней забываем,
Тем реже нам удается
Писать стихи,
Что жили, кричали,
Смеялись бы со страниц.
Мы становимся точно как те писатели,
Благодаря которым
Журналы литературные
Нечитабельны,
Дико унылы и претенциозны.
Лучше уж нам вообще не писать -
В кого превратились?
В шарлатанов, в шулеров, в поэтических шлюх?!
Так что ищите нас в следующем выпуске
Литературного журнала «Поэзия»,
Скользните взглядом по списку авторов,
Просмотрите любое из наших бесценных творений -
И от зевоты Скулы себе сверните,
Notes on Some Poetry
Гром
Каждый день сюда ходят очень немногие -
Нелегко продержаться при калифорнийских налогах.
Я не просто хожу сюда каждый день -
Я хожу сюда ежедневно десятки лет.
Я хожу сюда столь давно, что лично уже знаком
С половиной тренеров и агентов жокеев.
Мы болтаем на скачках, звоним друг другу,
Они частенько бывают в моем доме,
В сравненье со мной они все -
Довольно слабые игроки.
Здесь хватает и игроков-неудачников -
День за днем они делают ставки и вечно проигрывают,
Где они деньги берут – понятия не имею.
Их одежда грязна, поношена, дурно сидит,
Их ботинки разбиты,
Они проигрывают снова, снова и снова -
И наконец исчезают,
Сменяясь толпой неудачников новых.
Но я – постоянная величина.
Я прихожу даже в ненастье, даже когда дождь
Льет серой, сплошной водяной стеною.
На парковку вползаю, «дворники» работают, как безумные.
Служители узнают меня.
«Опять хреновый паршивый денек, да, Хэнк?»
Между забегами – скука,
Слишком долго приходится ждать,
Прямо жизнь из тебя вытекает.
Между забегами ты всякий раз теряешь .
Двадцать пять или тридцать минут,
Что назад уже не вернуть -
Навеки, навеки пропали!
Больше всего – забегов на шесть форлонгов,
А это значит, что настоящая гонка продлится где-то
От одной минуты до девяти-десяти секунд.
Но зато когда твоя лошадь близится к финишу первой -
Испытываешь ощущенье,
Что и сравнить-то не с чем!
Людям всегда нужны какие-то битвы,
Им нужно действие, гром!
Только тогда, хоть на миг,
Мы понимаем, что живы!
Иные из нас получают свое на скачках,
Иные – где-то еще,
Многие не получают вообще.
Это – чувство, которое ты должен испытывать,
Испытывать хоть иногда. Должен.
Взрыв!
Пламя!
И после финишной вспышки
Номер твоей лошади -
Первым
Идет на табло!
Это – предел возможного.
Это ошеломляет, как если б перед тобой
Раскрылся цветок.
И, стоя там, ты чувствуешь это.
The Buzz
Обычная доброта
Время от времени,
В три этак часика ночи,
Где-то на середине
Второй бутылки,
Приходят стихи.
И я, прочитав,
Незамедлительно их обзываю
Грязным словечком -
Бессмертные.
Ну, мы все понимаем,
Что в этом мире
Сейчас
Бессмертие – состояние
Весьма преходящее,
А то,
Если шире взглянуть,
И вовсе несуществующее.
И все равно – приятно поиграть
В мечты
О бессмертии.
И я складываю
Эти стихи
Подальше,
И продолжаю
Писать, -
Чтоб утром
Найти их,
Перечитать
И
Немедленно
Разорвать
В клочья.
Не было
В них
Ничего,
Даже близкого
К бессмертной поэзии -
Просто обычная
Пьяная,
Сентиментальная
Чушь.
Лучшее,
Что есть в самокритике, -
Таким путем
Вы не навязываете
Сей неприятный долг
Никому
Другому.
A Simple Kindness
Спасибо за попытки
Я ль раздавил те нежные розы?
Вспоминаю пестрое свое прошлое -
И всех женщин, которых знал,
Всех, что входили в романы со мной
Уже разочарованными, уже оскорбленными
Печальным опытом отношений
С другими мужчинами.
Меня изначально считали
Просто очередной остановкой в пути -
Может, выйдет,
А может, и нет…
Этих женщин использовали
И обижали,
Хоть и они, несомненно, успевали добавить
Немалую часть оскорблений
В общий коктейль.
Все они с первого шага
Были весьма осторожны,
Крутить романы нам было -
Что перечитывать
Читанные не раз газеты
(Колонку некрологов,
Предложения работы) -
Или слушать
Давно знакомую песню,
Которую слышал и сам напевал так часто,
Что и слова, и мелодия
Утратили смысл.
Их подлинные желанья
Скрывали страхи -
И я всегда появлялся уже слишком поздно
И предлагал слишком мало.
И все же случались порою минуты -
Сколь бы они ни были кратки, -
Когда доброта и смех
Роман «Женщины» написан Ч. Буковски на волне популярности и содержит массу фирменных «фишек» Буковски: самоиронию, обилие сексуальных сцен, энергию сюжета. Герою книги 50 лет и зовут его Генри Чинаски; он является несомненным альтер-эго автора. Роман представляет собой череду более чем откровенных сексуальных сцен, которые объединены главным – бесконечной любовью героя к своим женщинам, любованием ими и грубовато-искренним восхищением.
Чарльз Буковски – культовый американский писатель, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, которую отточил в своей легендарной колонке «Записки старого козла», выходившей в лос-анджелесской андеграундной газете «Открытый город»; именно эти рассказы превратили его из поэта-аутсайдера в «кумира миллионов и властителя дум», как бы ни открещивался он сам от такого определения.
Вечный лирический (точнее антилирический) герой Буковски Генри Чинаски странствует по Америке времен Второй мировой… Города и городки сжигает «военная лихорадка». Жизнь бьет ключом — и частенько по голове. Виски льется рекой, впадающей в море пива. Женщины красивы и доступны. Полицейские миролюбивы. Будущего нет. Зато есть великолепное настоящее. Война — это весело!
«Хлеб с ветчиной» - самый проникновенный роман Буковски. Подобно "Приключениям Гекльберри Финна" и "Ловцу во ржи", он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, претенциозностью и тщеславием взрослого мира. Ребенка, постепенно открывающего для себя алкоголь и женщин, азартные игры и мордобой, Д.Г. Лоуренса и Хемингуэя, Тургенева и Достоевского.
Это самая последняя книга Чарльза Буковски. Он умер в год (1994) ее публикации — и эта смерть не была неожиданной. Неудивительно, что одна из главных героинь «Макулатуры» — Леди Смерть — роковая, красивая, смертельно опасная, но — чаще всего — спасающая.Это самая грустная книга Чарльза Буковски. Другой получиться она, впрочем, и не могла. Жизнь то ли удалась, то ли не удалась, но все чаще кажется какой-то странной. Кругом — дураки. Мир — дерьмо, к тому же злое.Это самая странная книга Чарльза Буковски. Посвящается она «плохой литературе», а сама заигрывает со стилистикой нуар-детективов, причем аккурат между пародией и подражанием.А еще это, кажется, одна из самых личных книг Чарльза Буковски.
Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности.Свой первый роман «Почтамт», посвященный его работе в означенном заведении и многочисленным трагикомическим эскападам из жизни простого калифорнийского почтальона, Буковски написал в 50 лет. На это ушло двадцать ночей, двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар.
Июль. Маленький российский городок. Главный герой по имени Мар возвращается на лето домой, чтобы повидать мать и сестру. Но вместо ностальгических воспоминаний из детства, разговоров по душам с родными и прогулок по знакомым улицам, Мара ждут только разочарование, насмешки и хроническое чувство вины. И если в далеком прошлом никто не помог ему почувствовать себя "нормальным", то это не значит, что он сам теперь не может стать спасением для двух таких же запутавшихся молодых ребят, застрявших в этом маленьком городке.
Астрахань. На улицах этого невзрачного города ютятся фантомы: воспоминания, мертвецы, порождения воспалённого разума. Это не просто история, посвящённая маленькому городку. Это история, посвящённая каждому из нас. Автор приглашает вас сойти с ним в ад человеческой души. И возможно, что этот спуск позволит увидеть то, что до этого скрывалось во тьме. Посвящается Дарье М., с любовью.
Сюрреалистичный рассказ, небольшая фантазия с вкраплениями галлюциногенного реализма и пейзажной лирики. Содержит нецензурную брань.
«Некто приходит в ФМС и подаёт справку: — Справка из морга о том, что я умер. Отметьте, что я умер». (с). По традиции автора — изложен только практический опыт. 18+. Присутствует обсценная лексика.
Боб Джонс — совершенно обычный парень. У него хорошая работа и милая девушка. И все же Боб считает, что у него есть проблема: никто не замечает его, никто его не помнит. Там, где обычный человек проходит неузнанным, Боба Джонса… игнорируют. Но однажды его заметили. Его запомнили. Но хотел бы он остаться незаметным, потому что у незнакомца, назвавшегося Филиппом, на уме что-то ужасное. Он желает мести — мести миру, который давно игнорирует не только Боба, но и других. Для лиц старше 18 лет.