Вспять: Хроника перевернувшегося времени - [49]

— Розог! — строго поправила Мутищева.

Зал взорвался. Возмущение виновных подростков и их родителей потонуло в шквале одобрительных выкриков.

После этого выступали адвокаты, ссылавшиеся на двадцать первую статью Конституции, в соответствии с которой никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию, но их никто не слушал, зал в один голос требовал выпороть мерзавцев. Правда, некоторые склонялись в пользу порки ремнем. Им возразили ветхие старики. Ремень — баловство, сказали они. Ремень гладит, а розга сечет!

Слово взяла Мутищева.

— Суд считает вину доказанной, — сказала она, — и приговаривает обвиняемых к телесному наказанию в виде тридцати ударов розгами каждому.

— На каком основании? В каком кодексе вы эти розги нашли? — закричали адвокаты.

Мутищева усмехнулась, она была готова к этому вопросу. Взяв в руки книжечку с триколорной обложкой, имевшую государственный вид, внушающий уважение, она громко прочла, сделав голос нейтральным и как бы намекая этим: не я сужу, закон судит:

— «Статья пятьдесят пять! Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только (заметим ради полной правды, что сомнительное слово «только» Валентина Матвеевна выпустила) в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Статья пятьдесят шесть, пункт один! В условиях чрезвычайного положения для обеспечения безопасности граждан и защиты конституционного строя в соответствии с федеральным конституционным законом могут устанавливаться отдельные ограничения прав и свобод с указанием пределов и срока их действия. Пункт два! Чрезвычайное положение на всей территории Российской Федерации и в ее отдельных местностях может вводиться при наличии обстоятельств!»

Окончание фразы — «в порядке, установленном федеральным конституционным законом» — Мутищева тоже опустила во избежание ненужных прений. Зато слова «И В ОТДЕЛЬНЫХ ЕЕ МЕСТНОСТЯХ» произнесла четко и громко, оглядев при этом зал.

Народ был подавлен — но в хорошем смысле слова. Никто не ожидал, что в конституции может найтись оправдание для затеянной акции, а смотри ж ты, нашлось, да еще какое точное.

Мутищева же давно знала, что с помощью нашей конституции можно оправдать все что угодно, поэтому торжествовала, видя оцепенение людей перед лицом всеохватывающего основного закона.

Затем обсудили процедурные детали и, не откладывая, приступили к исполнению. Подростков, закованных в наручники или связанных (наручников не хватило), вывели на площадь. Среди них имелись и девушки, что вызывало кое у кого дополнительный интерес. Преступники были растеряны. Некоторые родители, в первую очередь, конечно, матери, пытались протестовать и даже отнять своих чад, но их утихомиривали и полиция, и общественность, да и отцы тоже. Немало нашлось и таких родителей, кто предстоящую порку вполне одобрил.

— Нам бы и самим давно надо было догадаться! — говорили они.

Кто и когда успел заготовить розги и сколотить десять лавок, неизвестно. Но они были готовы и ждали своих жертв.

— Только барабанной дроби не хватает, — заметил Владя Корналёв.

— В тишине страшнее, — глубокомысленно заметил Посошок.

И был прав: тишина делала процедуру жутковатой, но при этом значительной и торжественной.

Сечь вызвались владельцы разграбленных накануне магазинов, но им не доверили: во-первых, частные лица, во-вторых, из-за мотивов личной мести порка будет слишком жестокой. Решили это поручить людям государственным, лично не заинтересованным, — младшим чинам местной полиции.

Наказываемых уложили, наказывающие встали над ними, одновременно поднялись розги и одновременно опустились. Вопли исторглись из десятка глоток, какой-то пьяный папаша бросился вмешаться, но был остановлен. Дальше пошло легче. Получив свои тридцать розог, наказанные дрожащими руками натянули одежды, обратили несчастные лица к родным, Мутищева, взявшая на себя общее руководство в этом деле, разрешила им воссоединиться: для них наказание закончено.

— Может, хватит? — крикнул кто-то сердобольный.

Но все запротестовали, а в первую очередь выпоротые.

Поэтому довели до конца — высекли всех сто шесть приговоренных. При этом исполнители наказания, сначала робевшие и стеснявшиеся, вошли в азарт и на ходу овладевали мастерством: научились с первого удара просекать до крови молодую кожицу, а потом попадать по этому же месту, что было, конечно, больно. Одной из секомых стало плохо, она вдруг уронила голову и затихла, подбежала врач, осмотрела ее. Оказалось, у девушки слабое сердце. Ее сняли со скамьи, а Оптов шепотом сказал Мутищевой, что впредь надо не забыть всех, кто будет приговорен к порке, освидетельствовать у врачей и в зависимости от этого сокращать число ударов или даже вовсе освобождать, заменив чем-нибудь другим.

— Чем? — спросила Мутищева.

— Подумать надо.

Наконец экзекуция завершилась.

Довольные жители расходились, обсуждая мудрость властей (какой они даже и не ожидали), слыша стоны и крики выпоротых.