Вспомнить, нельзя забыть - [47]

Давний сон… Забытый? Неужели?

О забытом ночью слез не льют.

О забытом песен бы песен не пели,

Так, как их теперь у нас поют!

Ближние запутались в интригах.

Я молчу в сторонке и грущу.

Новую Россию в старых книгах

Жадно и внимательно ищу.

Неожиданно со дна морского

Жемчуг крупный подняла сама:

Светлые сказания Лескова,

Дивную фантастику Дюма.

Дюма, как будто, нет России.

Монте-Кристо… Лучезарный миф.

Но, быть может, силы роковые

Выведут и нас из замка Иф?

Понимаешь? Мучит неизвестность…

А кругом шакалий визг и вой!

Понимаешь, если выбрать честность,

Значит, поплатиться головой…

А костры новейших инквизиций

Снова зажигаются вокруг.

Головой не страшно поплатиться,

Но…кому довериться мой друг?

Чтобы знать, что жертвы не напрасны,

Понимаешь, горе-горечь-грусть.

Чтобы знать, что если мы несчастны,

То потом… счастливой будет Русь!

Октябрь 1933 г.

ЖИЗНЬ ПРОСТА…

Что ж, пускай враждебен и пуст

Этот город, рожденный прозой,

Не замкнуть мне поющих уст

Ни приказом, ни злой угрозой!

Не прикрыть пылающих глаз

Ни рукою, ни белым платом,

Хоть и плохо мне жить сейчас

В этом городе распроклятом.

А когда-то, здесь, нараспев,

Мы с тобою стихи читали,

Накопляли тоску и гнев,

Буйство юности расточали.

Мы брели тогда наугад,

Очарованы всякой новью.

Те пути позади лежат,

Молодой залиты кровью.

Многих нет удалых голов,

Оборвало их ветром резким…

Здесь сейчас не любят стихов,

И о них говорить мне не с кем.

Стала жизнь звериной, простой,

Стало грубым каждое слово.

Я больна теперь не мечтой,

А действительность суровой!

Много певчих крылатых стай

Из души взметнулось на волю.

Запеклись от жажды уста,

Пропадать мне без песни, что ли?

Петь не время о взлетах грез

И о розах и синем небе.

Много нынче прольется слез

О дровах и о сером хлебе…

Впереди сейчас не мечта,

А действительность хмурит брови.

Жизнь до боли стала проста

В каждом жесте и в каждом слове.

Злобы тяжесть давить должна

На живые каждые плечи.

Эта жизнь длинна, и темна

Озарить ее многим нечем…

А у нас-то с тобой огни!

Не пустая зажгла их скука.

Только жалко, что в эти дни

Нас разбросила врозь разлука.

Слушай песню, мой дальний друг,

Отвечай на нее, услышу.

Снова бури гремят вокруг,

Потрясая ветхую крышу!

А под ветхою крышей я

Над столом склонилась в тревоге;

Одиночка судьба моя

Неразрывна с судьбою многих.

Буду проще, буду грубей

В каждом слове, в каждой поэме.

Ветер свищет: эй, не робей!

Погибать, так вместе со всеми.

Новых дней чернеет гряда,

Видно, черти ее вспахали?

Если долго длиться беда,

Хорошо погибнуть вначале…

Впрочем, пусть темнеет лазурь,

Пусть грозят нам тучами дали,

Мы то выдержим натиск бурь —

Не такие беды видали!

И пускай враждебен и пуст

Это город, рожденный прозой,

Не замкнуть мне поющих уст

Ни приказом, ни злой угрозой!

НОЧНЫЕ ЗАРНИЦЫ

Жил в дворницкой Владимир Соловьев.

От стен бревенчатых немилосердно дуло.

Вся мебель, — не потратишь много слов, —

Кровать и стол, да два дешевых стула.

Жизнь стойких — невеселая игра.

И в дворницкой, где холодно и грязно,

Писал он «Оправдание добра»,

Не видя зла усмешки безобразной.

И Достоевского несчастья и долги

Замучили. Творить, заботой мучась!

Болезнь и бедность — вечные враги.

Белинского постигла та же участь.

И Пушкина и Гоголя нужда

По временам гасила и душила.

Не зажигайся гения звезда,

И не рождайся творческая сила!

Страна, которой и таланты не нужны,

Шла к гибели широким пьяным шагом.

Немудрено, что у такой страны

Стал вождь — разбойник и бродяга!

Страна, которая, все ценное губя,

Чертополох, взлелеявши, взрастила;

Откуда силы взять, чтоб не проклясть тебя,

Талантов русских ранняя могила?

О, скудоумная, ты не могла понять,

Что слава гениев — твоею будет славой;

Что жизнь и труд их надо охранять,

А не травить крысиною отравой.

Умела разводить породистых свиней,

И коней для купеческой забавы;

Но ты не берегла своих больших людей,

Своей национальной славы!

Ну, что скажу я, что тебе скажу?

В чем отыщу неправды оправданье?..

Ты покорилась пуле и ножу,

И ты теперь достойна состраданья.

И под дугой бубенчики, звеня,

Расскажут мне, когда домой поеду,

Что, может быть, ты сгубишь и меня…

Молюсь, пошли Господь тебе победу!

Не надо мной… Ведь я, любя, кляну,

Кляня тебя, душой с тобой болею.

Великую, родимую страну

Люблю и по-хорошему жалею.

В стране жестокой, темной и большой,

Где погибали гении — гиганты,

Мечтаю жить. Сродниться с ней душой

И послужить ей маленьким талантом.

Откуда покорность эта,

Откуда эта любовь?

Расстрелянного поэта

Недавно брызнула кровь…

И снова сдвинула брови:

Певец над певцами, князь!

И, вспомнив о Гумилёве,

Я снова злобой зажглась.

Недавнюю эту рану

Рукой на груди зажму.

Кого обвинять я стану?

Кого «прощу и пойму»?

Тащить в подвал на расправу

Свою небесную весть,

Свою высокую славу,

Свою народную честь!..

И чья-то тупая морда

Направила свой наган

В него, идущего твердо,

Не сгорбившего свой стан.

За воина и поэта, —

Чей взор орлиный был горд, —

Расстрелять бы в ту ночь, до рассвета,

Сотню бездумных морд!

…………………………………………………………………………..

Не все растрачено и пропито

Моей безумною страной.

Обогатилась новым опытом

И… новой тяжкою виной.

Отбушевала наша вольница,

Друг друга резать начала!

Вожак шатается и клонится

У поминального стола.

И кто-то вновь слезами давится.

И на коня! И скачет вдаль.