Вслед за героем - [24]

Когда со стороны леса доносились резкие, гортанные слова чужой речи или рев буксовавших машин, друзья приподнимали головы и, прижав автоматы, тревожно прислушивались к каждому шороху.

Золотистые солнечные стрелы, пробивавшиеся сквозь густую листву, настроили Андронова на грустный лад. Ни к кому не обращаясь, он начал тихим голосом:

— …Хаты своей я не нашел. И справа не было хаты, и слева не было хаты. Все попалил проклятый Гитлер, все порушил. Были у нас яблоньки в саду. Так вот одна осталась, уцелела. Стоит, как сиротинка…

Мадраим сжимал в зубах ветку орешника и, слушая Василия, мысленно представлял свой ташкентский сад с нежными и хрупкими персиковыми деревьями. Он вдруг подумал: что, если бы враг добрался до этого сада? Эта мысль вызвала в нем такую бурю гнева, что он даже изменился в лице.

— Ты что? — встревоженно спросил Андронов.

— Ничего, ничего, продолжай, — успокоил его Мадраим.

— …Так вот, стоит яблонька, как сиротинка, и я возле нее, как сирота… Обнимаю ее ветки и плачу… Оглянулся, и вижу: дед Ефим… Единственный житель на все село.

— Откуда, дед, ты взялся? — спрашиваю.

— С того света, — говорит и показывает не вверх, на небо, а вниз.

— В земле, — говорит, — хоронился, покуда сын Никифора Дудки, Гришка, село палил…

— Какого, — спрашиваю, — Никифора?.. Не того ли, — говорю…

— А того самого лютого Дудки, который все село в ярме держал, когда вы мамкино молоко сосали.

Василий вынул кисет и свернул цигарку. Закурив и пустив облачко голубоватого дыма, он ударил себя в грудь кулаком и гневно прошептал:

— Вот где у меня этот проклятый Гришка! Перед самыми колхозами они сгинули из нашего села… Однажды осенью сгорело у нас в клунях зерно, а потом сгорели конюшни, а в них добрые кони. Поймали злодеев. Кто бы думал— Дудка с сыном! Посадили их под крепкий замок… Да вот, дывысь, они, как оборотни, из-под земли вышли. Пришел Гришка в село вместе с немцами. Не привыкать стать: отец-то с белобандитами путался.

Солнце уже клонилось к закату. Удлинялись и густели тени. На востоке началась орудийная перестрелка. Над лесом снова загудели самолеты. С дороги послышались яростные крики команды.

— Наши летят, — заметил Мадраим, прислушиваясь к шуму на дороге, — забегали крысы.

Раздалось несколько ружейных выстрелов, потом все стихло. Самолеты прошли над лесом с угрожающим ревом, и где-то в самом дальнем его конце ухнули бомбы.

— В добрый час, хлопцы, — тихо напутствовал удалявшиеся самолеты Андронов.

— Так вот, товарищ сержант, — начал он сурово, — как же я могу молчать, когда этот лютый зверь Гришка Дудка, может быть, еще палит где-нибудь колхозные хаты…

Дорога опять ожила. Отрывисто крякали гудки, перекликались чужие голоса. В густой чаще робко запела какая-то птица, но ее нежное пение заглушили пулеметные очереди, раздавшиеся со стороны дороги.

Когда все стихло, Андронов вынул карту и, водя по ней пальцем, сказал:

— Вот смотри, пойдем до этого перекрестка, здесь хорошая дорога поворачивает к городу, а похуже — к усадьбе. В городе нам делать нечего, а в усадьбе должен быть штаб. Так сообщила разведка. Судя по карте, место подходящее для нашего дела: кругом лес, овраги…

Мадраим внимательно слушал друга, покусывая былинку.

— Так-то оно так, только бы «язык» не очень толстый попался, — шутливо заметил он, — в прошлый раз измучил проклятый.

— Действительно фриц был толстый, как кабан, — заметил Андронов, — будем искать потоньше. Они теперь быстро жир спускают.

В лесу заметно сгущались сумерки. Дальние деревья и кусты стали терять очертания.

* * *

Ночь снова выдалась темная. Разведчики осторожно подошли к дороге. Она выделялась еле заметной серой полосой, но разведчикам, привыкшим в своих ночных походах ориентироваться и на менее заметные предметы, дорога была хорошим ориентиром.

Противоположная ее сторона оказалась гористой, и Мадраим предложил перебраться туда. Они долго выжидали, притаившись в придорожных кустах. Несколько раз мимо них с ревом проносились тупорылые автобусы и грузовые автомашины. Но вот какой-то грузовик остановился совсем недалеко от них. Из кабины вылез шофер; он долго ковырялся в моторе. После короткой команды из кузова выпрыгнули солдаты. Они громко говорили, дружно хохотали, пока окрик офицера снова не водворил тишину.

Мадраим, прижавшись к земле, наблюдал из-за своего укрытия. Ему слышался в хохоте врагов страх, страх людей, отправляемых на верную смерть.

Он потихоньку толкнул своего друга в бок и получил тихий толчок в ответ: дескать, понимаю. Мадраиму хотелось скорее перебраться на другую сторону дороги. Оттуда, с возвышенности — хороший обстрел. Ведь и в разведке может понадобиться хорошая позиция.

Фашистский грузовик ушел на восток. Но не успели подняться разведчики, как вдали послышалось громкое тарахтение мотоцикла. Не доезжая до того места, где они залегли, мотоцикл замолк.

Даже терпеливый Мадраим начал терять терпение в ожидании этого проклятого мотоцикла.

Наконец, на шоссе появилась какая-то темная тень. Это оказался гитлеровец, который, тяжело отдуваясь, катил неисправный мотоцикл.

Наконец, на дороге все стихло. Нужно было торопиться: летняя ночь коротка.