Всеволод Кочетов. Страницы жизни, страницы творчества - [16]

Что-то не видно, скажем, в названной повести В. Кочетова или в его же романе «Товарищ агроном», написанных до 1950 года, ни чудом возникших обильных нив, ни радующих глаз сочных зеленых пастбищ с тучными стадами упитанного скота, а, напротив, говорится и показывается: «Гляди, сколько лет земля под чертополохом гуляла...» Вот и приходится героям этих произведений, обливаясь потом, вызволять, вырывать землю из плена чертополоха, заболачивания и закисления.

Не выходят на эти земли и колонны тракторов, как бывало до войны, а идут за плугом, понукая лошадок, те же Иван Петрович и Федя Язев, которых из-за нехватки людей постоянно отрывают от строительства жилья и перебрасывают то на вывозку навоза, то на пахоту, то на сенокос.

Не маячат здесь и нашумевшие в те годы, но, естественно, так и не состоявшиеся голубые «агрогорода». Самое многое, что пока удалось председателю гостиницкого колхоза Панюкову, — это, отказавшись от неразберихи и кустарщины в застройке выжженного до основания села, раздобыть в «самом Союзе архитекторов» чертежи благоустроенных домиков и приступить к делу «по строгому плану».

Но чертежи — чертежами, а подняты пока что лишь «бревенчатые стены с крылечками», и только в розовых мечтах Панюкова домики предстают во всей своей красе —— «уже окрашенными в разные светлые краски, обшитые тесом, с резными наличниками. Вдоль палисадников — лавочки, народ по вечерам да и по праздникам на них собирается, песни играют...

— Эх, деньжат бы побольше!» — вырывается вздох из груди размечтавшегося председателя.

Вот видите: и деньжат в обрез, а вскоре выяснится, что за этим вздохом кроется отсутствие таковых вообще.

Отметим попутно, что планы Панюкова, мечтающего о «социалистическом селе», еще не простираются дальше этих домиков с резными наличниками, с палисадниками и лавочками вдоль них. Более размашисты планы молодого Феди Язева («А были бы деревни с театрами, с асфальтированными улицами...»!), но пока и его заботы сводятся к тому, как раздобыть недостающую сотню столбов для проведения в село электричества.

Между прочим, если бы Панюков и водрузил вдоль гостиницких палисадников заветные лавочки, — все равно народу было бы не до песен и веселых игрищ. Заезжий профессор Майбородов, еще не приглядевшийся к жизни села, как-то некстати бухнул: «Веселый у вас народ!» В ответ разумная и душевная птичница Евдокия Васильевна тактично заметила: «Не все веселые, гражданин профессор... Сами видите, надо быть, как веселье нам дается. Стемна дотемна на ногах. А которые и с ног сбились».

Трудности — велики! И это сами колхозники понимают не хуже, если не лучше других. Однажды Иван Петрович в разговоре с тем же «гражданином профессором» высказался в том смысле, что унывать нет причин: такую гору свернули — немца! Восстановить хозяйство — «горушка тоже высоконькая, хотя и не так крутая против той». А немного погодя сам же и поправился: «Сказал я тут: горушка поменьше. А ведь если подумать, горища это — восстановиться как следует... Крепко разорил нас немец».

Где же тут взгляд сквозь «розовые очки»? Или примем за него правдивое описание того радостного пафоса и трудового подъема, которыми охвачен был народ, в том числе и колхозное крестьянство, с первых же дней после окончания войны?

Выйдя победителями из войны, каких еще не знала история человечества, советские люди менее всего были склонны опускать руки перед громадными трудностями восстановления разрушенного и строительства нового. Это ведь не только опытный глаз секретаря райкома Долинина заметил воодушевление и радость крестьян, вернувшихся к коллективному труду. Даже ученый-орнитолог Майбородов, взор которого обычно обращен не столько на людей, сколько на предмет его многолетних исследований — певчих и промысловых птиц, и тот, пожив в деревне, «невольно задумался над теми огромными переменами, какие коллективный труд внес в сознание человека, над тем, как укрепилось это сознание в трудностях войны». И он с удивлением отметил, что никогда еще «не встречал такого вдохновенного подъема», как после войны.

Этот подъем ученый замечает в колхозе на каждом шагу. Неутомим в своих председательских заботах и хлопотах недавний солдат Семен Панюков — он и работал, «как шел в атаку». Спорится любое дело в руках беззаветного труженика Ивана Петровича, с удовольствием поглядывающего на хватку своего сноровистого помощника Федю Язева. Со всем пылом молодости отстаивает «место под солнцем» для колхозного сада Таня Краснова. Нам близки становятся тревоги и огорчения птичницы Евдокии Васильевны. Умело и рачительно поднимает огородное хозяйство колхоза дед Березкин, умеющий смотреть на вещи с точки зрения общегосударственных интересов и одергивающий Панюкова, когда тот, задыхаясь от нехватки денег для колхозных нужд, пытался малость поживиться за счет общенародных средств. Сам профессор Майбородов, оказавшийся со своими научными интересами в этом селе явно по недоразумению (а значит, мог бы тут же отбыть восвояси, невольно задерживается здесь, захваченный трудовым энтузиазмом крестьян, и все больше втягивается в дела и заботы колхоза.