Всесожжение - [127]

– Да, я ознакомился с ними. Но подготовка к процедуре проходит таким образом, чтобы исключить фактор внешнего давления и всяких случайностей. Я уверен, вы это понимаете.

Чиновник с самого начала действовал мне на нервы. Возможно, такой собственно и была его роль: речь шла о том, чтобы подсунуть пациенту возможность свернуть с избранного пути, однако меня не интересовали мотивы его действий. Он был отвратителен в своей профессиональной вежливости. Не знаю, была ли это обязательная часть спектакля или я спровоцировал её своим опозданием, но он решил сказать несколько слов на тему правовых основ процедуры. Он говорил про закон о противодействии самоубийствам, принятый парламентом почти десять лет назад, который лишил граждан права самостоятельно лишать себя жизни. Каждый, кто предпринимал такую попытку, осуждался как убийца, и ему выносили соответствующее наказание. Если он выживал, то отбывал срок в тюрьме, если умирал, суд начислял штраф, который выплачивался с его имущества. На практике страдала семья, ее обвиняли в отсутствии надлежащих отношений. Вышла весьма параноидальная ситуация, в которой адвокаты семей воевали с прокуратурой, доказывая, что самоубийство было несчастным случаем или что виновник в своей смерти был психически больным и отказывался от лечения. Быстро увеличилось количество юридической литературы на эту тему, появились очередные декреты Наивысшего Суда. По мнению властей закон принес пользу: волна самоубийств, вызванная экономическим кризисом, значительно спала, а над эмоционально расшатанными особами перепуганные родственники усилили психиатрический надзор.

Я не слишком верил в правдивость этой статистики. Всё время появлялись мнения, что предписания, связанные с законом, создают поле для злоупотреблений и дают государству возможность присваивать частное имущество. Клиники девитализации, такие как «Омега», подвергались атаке в первые годы с особым рвением. Их обвиняли в геноциде и мошенничестве. Дошло даже до столкновений с силами правопорядка; были убитые и много раненых. Это всё казалось нереальным и абсурдным, а легальная дорога к смерти ужасно утомительна и устлана ворохом бумаг.

7. Анкета

– Всё ли, что я рассказал, вам понятно? – спросил Финнес, вырывая меня из размышлений.

– Я хотел бы узнать, почему официально вы не используете слово «эвтаназия»? Или «девитализация» имеет другое значение? – я сбил его с толку, чему даже обрадовался. Такая маленькая победа над его устроенным миром.

– Это понятие соответствует закону, – сказал он с определённым усилием. – Оно шире, так как охватывает в том числе и вашу ситуацию. Про эвтаназию мы говорим в случае неизлечимо больных. К тому же это слово носит негативный окрас.

– Спасибо, – я кивнул головой. – Этого достаточно.

– Перейдём к основной части опроса. Прошу по мере возможности отвечать «да» или «нет». Вопрос первый: согласно с правилами вы урегулировали свои имущественные дела, в особенности дела, касающиеся раздела наследства?

– Да, завещание находится в Рамме, в канцелярии адвоката Вендерса. Его прочтут через неделю в двенадцать тридцать.

– Вас не тяготят неоплаченные долги, также векселя, выданные третьим лицами и тому подобное?

Я улыбнулся, думая обо всех знакомых, которые когда-то пытались втянуть меня в свои кредиты, лизинг и другие тёмные делишки.

– Нет, нет… К счастью у меня нет долгов, и я не выдавал векселя.

– Хорошо, вопрос третий: у вас есть близкие родственники или знакомые, с которыми вы постоянно поддерживаете контакт? И если есть, то проинформированы ли они о ваших намерениях?

– Заявляю, что я не поддерживаю ни с кем постоянных контактов. И в связи с этим я никого не информировал о процедуре.

Я подумал про звонок Нине; надеюсь, это ничего не усложнит.

– Какое-либо лицо или институция, особенно религиозная или идеологическая, не подталкивали вас к принятию решения о девитализации?

– Нет, это моё решение. Я принял его задолго до подачи заявления.

– Вопрос пятый: это решение вы приняли осознано? Вы подтверждаете, что не находились под влиянием психотропных препаратов, алкоголя, наркотиков, гипноза и тому подобного?

Я ощутил укол страха. Я должен об этом сказать, потому что лабораторные исследования все равно выявят правду.

– В течение двух месяцев я принимаю успокоительное. Мой врач говорит, что в такой дозе это допустимо. Он проверял в каком-то реестре…

– Некоторые лекарства из группы бензодиазепинов есть в нашем списке. Что конкретно вы принимаете?

– Клоназепам, двадцать миллиграмм в день.

Финнес открыл небольшую книжечку и начал просматривать таблицу. Моё беспокойство росло с каждой секундой; у меня пересохло во рту.

– Приемлемая доза тридцать миллиграмм, – сказал он медленно, словно не заметив моей тревоги. – Если анализы подтвердят эту информацию, тогда всё в порядке. Таким образом, вы абсолютно сознательно подтверждаете своё намерение?

– Да, подтверждаю.

– Хорошо, это самое важное. Итак, вопрос шестой: нет ли у вас детей, в том числе внебрачных, или других личностей, которые находятся исключительно на вашем содержании?

– Нет, таких нет…

8. Крик

Словно зелёная гусеница, ползущая по листку, время сжималось и растягивалось. Визит инспектора закончился, а я едва заметил, что на стуле передо мной уже сидит священник в тёмном костюме, перелистывая Библию. Его жесты – он слюнявил палец, которым переворачивал страницы, беззвучно шевелил губами и бросал редкие взгляды в мою сторону, – казалось, растянулись в вечность. У нас было только пятнадцать минут на разговор, а поскольку я отказался от него с самого начала, он просто сидел тут и читал эту чёртовую чёрную книжечку. Он даже не пытался прервать молчание. Я предпочёл бы, чтобы он меня поучал и переубеждал, чтобы устроил какой-то скандал, потому что из-за тишины моё внутреннее напряжение начало накаляться. Я очень хотел спровоцировать священника хоть на что-нибудь.