Всеобщая история чувств - [116]

Эволюция не перегружала нас излишними способностями. Например, мы можем оперировать миллионами и триллионами, но, как правило, не видим в этих числах смысла. Многое недоступно нам, потому что не было необходимо для формирования человечества как вида. Как ни странно, одноклеточные могут воспринимать мир более непосредственно, чем высшие животные, поскольку откликаются на любой стимул. Мы же реагируем очень выборочно. Организм редактирует и упрощает впечатление и лишь потом переправляет его в мозг для анализа или действия. Не каждое дуновение ветерка заставляет встать дыбом волосы на предплечье. Не каждая причуда солнечного света регистрируется сетчаткой. Не все ощущения оказываются достаточно сильными, чтобы сигнал о них был отправлен в мозг; большинство из них проходят мимо, ничего нам не говоря. Очень многое теряется при переводе на язык импульсов или цензурируется, и в любом случае нервы наши никогда не возбуждаются все одновременно. Когда одни реагируют, остальные молчат. Поэтому наша версия мира изрядно упрощена по сравнению с его реальной сложностью. Организм ищет не истину, а пути выживания.

Наши чувства также ценят новизну. Любое изменение настораживает их, и они оповещают мозг. Если ничего не обновляется, они впадают в дрему и мало что регистрируют. Наивысшее удовольствие перестает радовать, если слишком затягивается. Стабильное состояние – пусть даже возбуждение – со временем прискучивает и отходит на задний план, поскольку наши чувства развивались с упором на отслеживание изменений, появление нового, необычного, что нужно оценить, – чего-то съедобного или внезапной опасности. Организм рассматривает мир, как опытный внимательный полководец, видящий в хаосе поля битвы закономерности и стратегические замыслы. Поэтому человек не только неизбежно привыкает к городскому шуму и суматошной смене визуальных раздражителей и далеко не всегда замечает их. С другой стороны, новизна сама по себе обязательно привлекает внимание. Каждый миг, когда человек сталкивается с чем-то новым и возникает удивление, неповторим. Новое, чем бы оно ни было, бывает броским, с четко очерченными контурами, с отлично просматривающимися в сильном ясном свете подробностями; сразу после обнаружения оно является откровением, новой одой для органов чувств. Но когда видишь то же самое во второй раз, разум говорит: «Ох, опять эта прогулка по крылу самолета, опять эта высадка на Луну». Вскоре, когда явление становится привычным, мозг начинает отбрасывать подробности, опознает его чересчур быстро, всего по нескольким чертам, и не тратит силы на тщательное исследование. А потом перестает восхищаться; это уже не необычайный экземпляр, а обобщенная часть пейзажа. Мы стремимся к мастерству, но с его обретением утрачивается наивное всезнайство любителя. «Старая шляпа», – говорим мы о чем-то устаревшем, как будто старый потрепанный предмет одежды не может быть источником ценной информации о его владельце и эпохе, когда он был создан и измят. «Устаревшие новости», – говорим мы, не замечая оксюморона. Новости – новы и должны отзываться в сознании сигналом тревоги. Что происходит с истиной новости, когда она устаревает? «Он уже история», – говорим мы, имея в виду, что кто-то уже не представляет для нас новизны, утратил свежесть, не стимулирует интереса, и мы мысленно отправляем его в мир руин и окаменелостей. Немалая часть жизни проходит мимо нас в успокоительной туманной дымке. Чтобы жить чувствами, нужно уметь легко приходить в восхищение и находить в себе много энергии, поэтому большинство людей воспринимают жизнь с ленцой. Жизнь – это нечто такое, что происходит с ними, пока они ждут смерти. Много ли еще тысяч лет потребуется нам, чтобы эволюционировать в людей, которые будут ощущать мир иначе, по-иному использовать чувства и, возможно, глубже понимать Вселенную? Или же эти люди будущего, напротив, будут испытывать сенсорный голод и завидовать нам – пассионарным любителям острых ощущений, неустанно объедающимся жизнью – чувством за чувством, мечтой за мечтой?

Задержите взгляд немного дольше, чем обычно, пусть глаза горят, пусть губы изгибаются в улыбке, а сердце в груди словно катится на санках с горы. Новизна играет большую роль в сексуальном возбуждении, как предполагает в поэме «96» Э. Э. Каммингс, мастер чувственности и пресыщенности:

Мне нравится мое тело, когда оно с твоим телом.

Это нечто новенькое.

Мышцы крепче, и нервов больше.

Мне нравится твое тело, мне нравится то, что оно делает,

Мне нравятся его «как».

Мне нравится чувствовать позвоночник твоего тела

И его кости, и трепетно-упруго-гладкость,

И которое я буду снова и снова и снова целовать,

Мне нравится целовать тебя тут и там,

Мне нравится медленно гладить потрясающий пух

Твоего электрического меха, и что там происходит

С раздвоенной плотью…

И глаза большие, любовью запорошенные,

И возможно, мне нравится дрожь

От того, что подо мною ты совсем новенькая.

Сочиняя свой очаровательный любовный сонет, Каммингс наверняка не знал (или нужды в этом не было), что будущие исследования покажут, как сильно подскакивает уровень тестостерона у мужчин, когда в комнату входит незнакомая женщина. Их физически возбуждает сам простой факт новизны. Но то же самое происходит с женщинами и их гормонами, когда в комнату входит незнакомый мужчина. По социальным, моральным, эстетическим, родительским, религиозным и даже мистическим причинам мы можем выбрать для себя жизнь с одним-единственным партнером, но инстинкты пытаются возражать. Возможность быть для кого-то новым вызывает ни с чем не сравнимое ощущение нервного трепета. И хотя все, что связано с любовью (взлеты и падения флирта, атаки и оборона ухаживания, азарт самозабвенного занятия сексом), вероятно, развивалось таким образом, чтобы два человека, имеющие хороший шанс зачать и вырастить здоровое потомство, могли найти друг друга и создать пару с сильным биологическим ощущением предназначения, мы далеко не всегда считаем нужным играть по правилам природы. Проблема любви заключается в том, чтобы изыскать способы превращать каждый день с одним и тем же партнером в новое приключение. Но в этом же состоит и величайшее, острое наслаждение.