Всеобщая история чувств - [115]

В 1810 году Гёте в работе о теории цвета сказал: «Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение»[118].

Люди очень разнообразны с физиологической точки зрения – у кого-то крепкое сердце, у кого-то слабый мочевой пузырь, у одних руки сильнее, чем у других, кто-то плохо видит – и вполне логично, что восприимчивость органов чувств различается. И все же у нас у всех в чувствах так много общего, что ученые могут, например, дать определение красного цвета, указав, что он имеет длину волны 660 нанометров и возбуждает сетчатку так, что мы видим красное. Столь же точно определяются музыкальные тона, как и градации температуры, которые мы делим на жару и холод. Чувства объединяют нас на общем поле временной славы, но могут и разделять. Порой – кратковременно, а порой, если дело касается художников, – то и на всю жизнь.

Этой зимой я проснулась однажды утром после сильного снегопада и увидела, что вечнозеленые растения перед домом низко согнулись под тяжестью снега и льда. Если их не освободить, они сломаются, поэтому я взяла лопату и принялась колотить по ветвям, чтобы стряхнуть снег. Неожиданно одна из самых больших веток резко распрямилась, и холодный и липкий снег обжег мне лицо, как солнечный свет, он продолжал сыпаться, а я стояла, застыв, как соляной столп, с раскрытым ртом, уставившись на прорванную плотину. Все мои чувства внезапно обострились. Соседский мальчик, отвлеченный от игры моим басовитым уханьем, был изрядно озадачен, увидев сумасшедшую, попавшую под устроенный ею самой обвал. Краем глаза я рассмотрела, как он сморщился, потом перехватил поудобнее веревку от санок и утопал прочь. Мое время кралось на цыпочках, мне казалось, будто прошли долгие минуты, и я успела подумать о мамонтах, гусином пухе, коварстве ледникового периода, нескончаемом белом ворчании движущегося глетчера, снежной лавине, срывающейся в трещину приполярного льда. Для него же этот миг пролетел как комар.

Для удобства (и, наверно, из ненужного пафоса по поводу того, что просто быть живым – весьма трудоемкое дело) мы говорим о пяти чувствах. Но мы-то знаем, что их больше, и было бы неплохо изучить их и включить в привычный канон. Люди, практикующие лозоходство, при поисках источников воды, вероятно, пользуются электромагнитным чувством, которым все мы обладаем в большей или меньшей степени. Некоторые животные (например, бабочки и киты) в странствиях руководствуются, в частности, магнитным полем Земли. Я не удивлюсь, если выяснится, что и мы обладаем основами такой способности. Ведь большую часть своей истории люди были кочевниками. Мы фототропны, как и растения, мы выкованы солнечным светом, и эта особенность должна выражаться в чувстве, отдельном от зрения, с которым оно имеет мало общего. Восприятие боли очень сильно отличается от других типов осязания. Многие животные наделены инфракрасным, тепловым, электромагнитным и другими затейливыми способами восприятия. Богомолы общаются при помощи ультразвука. Аллигаторы и слоны используют инфразвук. Утконос под водой водит клювом во все стороны и, как антенной, улавливает им электрические импульсы, исходящие из мускулов рачков, лягушек и рыбок, которыми он питается. Нужно изучить у людей и чувствительность к вибрации, хорошо развитую у пауков, рыб, пчел и других животных. У нас есть мышечное чутье, руководящее нашими действиями, когда нужно что-то поднять – нам сразу ясно, что предмет тяжелый, легкий, монолитный, твердый или мягкий, и тело заранее прикидывает, какое усилие нужно приложить. Мы постоянно ощущаем силу притяжения, она подсказывает нам, где верх и где низ и как должно вести себя тело при падении, лазании, плавании или изгибе под неестественным углом. Существует и проприоцептивное чувство, сообщающее, какое положение занимает в любой момент тот или иной элемент тела. Если бы мозг не знал всегда, где пребывает колено или легкое, было бы невозможно ни ходить, ни дышать. Похоже, что у нас есть и сложное пространственное чувство; мы вступаем в эпоху космических станций и городов и длительных межпланетных путешествий, и нам, вероятно, потребуется детально изучить его. Долговременное удаление от Земли меняет и нашу психологию, и работу органов чувств, частично из-за трудностей пребывания в невесомости[119], а частично – из-за бескрайней протяженности самого космоса, в котором очень мало подпорок, ориентиров или указателей для чувств, и куда ни посмотри – увидишь не ландшафт или пейзаж, а лишь абстрактную картину.

Различные виды живых существ развили в себе повышенную чувствительность для разных программ выживания, и мы не в состоянии окунуться в сенсорные царства иных видов. Мы создали уникальные человеческие способы восприятия мира, соответствующие требованиям среды. Физика устанавливает ограничения, но биология и естественный отбор определят, где животному, со всеми его способностями, надлежит пасть. Философы и другие комментаторы, рассуждая о реальном мире, говорят о мифе, об удобном для всех вымысле. Мир – это макет, который мозг строит, опираясь на полученную сенсорную информацию, а это лишь малая часть того, что нам доступно. Мы можем совершенствовать органы чувств, используя детекторы присутствия летучих мышей, бинокли, телескопы и микроскопы, которые расширяют наш горизонт восприятия. Некоторые инструменты превращают нас в своего рода сенсорных хищников, каких естественный отбор вывести не в состоянии. Физики утверждают, что молекулы непрерывно движутся: лежащая перед вами книга на самом деле трепещет под вашими пальцами. Но движения на молекулярном уровне мы не видим, потому что этого нам не требовалось в ходе эволюции. Нам доступна лишь та информация, которая обеспечивала выживание.