Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка - [49]
Но следует подчеркнуть, что до относительно недавнего времени обучение чтению и обучение письму не были неразрывно связаны друг с другом. На протяжении большей части истории умение читать и умение писать были различными и самостоятельными компетенциями. Еще в 1870-е гг. новобранцы датской армии делились на шесть категорий: те, кто мог написать какой-то текст и хорошо читал; те, кто мог написать свои имена и читал как по печатному, так и по письменному; те, кто мог написать свое имя, но читал только по печатному; те, кто не мог написать своего имени, но читал и по печатному, и по письменному; те, кто не мог написать своего имени и читал только печатные тексты; и те, кто мог написать свое имя, но не умел читать вообще[320]. Кажется, среди новобранцев не было тех, кто одновременно не мог написать свое имя и не умел читать вообще; все знали по крайней мере буквы алфавита, вероятно освоив их по одному из учебников для начинающих или по букварю.
Как только ребенок осваивал чтение и письмо, центральным элементом его обучения становилось переписывание общих мест, цитат, содержащих признанную мудрость, – образовательная практика, которая, как ожидалось, должна была стать привычкой на всю жизнь. Мы уже видели, что флорилегии стали важнейшим источником для составления энциклопедий: содержавшиеся в них выписки и цитаты использовались для подтверждения излагаемых представлений о мире или его истории; мы также показали, что они были необходимы проповедникам, которые черпали из них символы, цитаты и аналогии. Теперь читательская аудитория расширялась и принимала более светский характер, по мере того как в новых флорилегиях богословие сочеталось с гуманизмом. Такова, например, снискавшая популярность «Жемчужина сочинительства» (Margarita poetica) гуманиста Альбрехта фон Эйба (1420–1475). Это был сборник наставлений по риторике, в котором выдержки, как в флорилегии, приводились вместе с образцами – в сущности, шаблонами речей и писем для различных обстоятельств. У каждого раздела был заголовок, в котором указывался предмет или тема в соответствии с топикой, или топосами, рекомендованными Аристотелем. Школьников учили придавать большое значение выбору подходящих топосов, которые позволят им выстроить аргументацию, структурировать свои сочинения или просто придать речи или письму уместное риторическое украшение. В имевшем большое влияние сборнике очерков гуманиста Рудольфа Агриколы (1444–1485) «О формировании навыков обучения» (De formando studio) использовались заголовки из дистинкций, но на смену алфавитному порядку пришло тематическое парное расположение противоположных по смыслу заглавий. Внимательный выбор одной из таких пар помогал начинающим ученым выстроить аргументацию в форме тезиса и антитезиса[321]. Другие системы упорядочения могли иметь большую символическую нагрузку, как, например, расположение топосов сообразно достоинствам и недостаткам, изложенное Фомой Аквинским в «Сумме теологии», или согласно «Никомаховой этике» Аристотеля, или использование десяти заголовков, каждый из которых соответствовал одной из десяти заповедей[322].
Как бы там ни было, подразумевалось, что каждый ученик составит собственный сборник общих мест. Хуан Луис Вивес (1493–1540), испанский ученый, большую часть своей жизни проведший в Нидерландах (в Испании его родственники-евреи были казнены инквизицией), разработал точные инструкции по созданию идеальной книги общих мест:
Составьте книгу из пустых листов подходящего размера. Разделите ее на определенные рубрики… В одной части запишите темы повседневных разговоров: разум, тело, занятия, игры, одежда, разделение времени, жилища, еда; в другой – идиомы или formulae dicendi [формулы речи или способы говорения]; в третьей – sententiae [изречения]; в четвертой – пословицы; в пятой – сложные отрывки из авторов; в шестой – то, что кажется достойным внимания твоему учителю или тебе самому[323].
Возможности были безграничны, и столь же бесконечно обсуждались вопросы о классификации топосов, о том, как располагать и искать старательно переписанные отрывки. В 1512 г. Эразм Роттердамский рекомендовал принцип расположения, основанный на «основных типах и подвидах пороков и добродетелей», которые можно было бы далее разделить на пары по «сходству и противоположности»; однако затем он отверг этот подход, советуя располагать заголовки «в любом порядке, который вы предпочтете». В первом издании «Пословиц» (Adagia, 1500) Эразм придерживался случайного расположения, воздерживаясь как от тематической, так и от алфавитной классификации и снабдив книгу единственным инструментом поиска – перечнем тем в порядке их появления.
Однако феноменальный успех «Пословиц» – книга выдержала более 150 изданий в течение двух веков – способствовал появлению ряда переработанных версий, в которых делались попытки придать некоторый порядок намеренно неупорядоченному первоначальному тексту. Уже в 1508 г. сам Эразм включил в издание список пословиц, расположенных в алфавитном порядке по первому слову, независимо от того, был ли это значимый термин или служебная часть речи; а в 1515 г. один типограф сделал книгу еще более удобной для читателей, создав алфавитный указатель топосов. Предметный указатель был добавлен в 1550 г., много лет спустя после смерти Эразма. За ним вскоре последовал дополнительный указатель пропущенных пословиц, и затем – указатель авторов, которых цитировал Эразм. Случайное собрание «цветов» Эразма теперь стало упорядоченным букетом.
