Всемирный следопыт, 1926 № 12 - [13]
Ценою совершенно ободранных рук мне удается зачалить свою клапанную стропу за здоровый сук соседней сосны, и мы снова делаем попытку вскрыть разрывное. Но все напрасно. Тогда мы решаем переложить эту работу на аэростат и в удобный момент накоротко зачаливаем возжу разрывного за дерево. Однако, несмотря на сильные рывки ветра, разрывное не поддается. Огромным желтым пузырем оболочка аэростата бьется в вершинах, плеская и громыхая своей резиновой тканью.
Так или иначе, а посадка совершена. Обтираю кровь с ободранных рук и совершенно обессиленный опускаюсь на борт корзины, служащий нам теперь полом. А пол стоит за спиной совершенно отвесно. С удовольствием вижу, что все приборы совершенно целы, только легкая трещина легла на стекло альтиметра. Все в порядке.
— Помогите-ка мне немного подтянуть гайдроп, чтобы приспособить его вместо лестницы с нашего третьего этажа, — говорит Канищев.
Через пять минут грузная фигура Канищева уже скользит по гайдропу вниз и, коснувшись почвы, сразу уходит по колено в воду.
Избранная нами для посадки прогалина оказывается просто болотом.
Пять дней в лесных дебрях.
— Ну-с. Итак, решено. Идем на Северо-Запад, пока не выберемся к реке. По карте совершенно ясно, что мы должны выйти к реке, держась такого направления. Вопрос только в том, как до нее далеко. Ведь в бинокль до последней минуты не было видно воды поблизости?
— Увы, все сухо кругом. Если, конечно, не считать того, что мы сейчас стоим почти по колено в воде.
— А что, ведь с провиантом дело, в общем, табак? Что вы, как завхоз, имеете пред'явить? — спрашивает меня Канищев.
— Восемь бутербродов, полфунта печенья, плитка шоколада и полбутылки портвейна, — отвечаю я.
— Не густо, милая Августа. Ну, и как же все это распределить? Надо считать, что в самом худшем случае нам придется итти не больше восьми суток. А на них, судя по карте, можно вполне рассчитывать. По скольку же это выходит на нос в сутки?
— Полбутерброда, одна биcквитка, полпалочки шоколада и по глотку портвейна. Да, вот с почтовыми голубями надо решить еще, что делать. Ведь не жарить же их?
— Ну, их мы пока понесем, а там видно будет. Итак, прошу вас вперед. Компас в руки и айда. Значит, решено: Западо-Северо-Запад. Пошли…
На деле, оказывается, еще недостаточно решения итти. Не больше, чем через десять шагов, дают о себе знать кое-как упакованные в балластных мешках приборы. Цепляясь за сучья, слезая с плеч, они не дают итти Канищеву, на долю которого выпадает эта нагрузка, более легкая, но зато более громоздкая и неудобная. Через какой-нибудь час эти мешки превращаются уже в его личных заклятых врагов, бороться с которыми тем труднее, что руки заняты еще корзинкой с голубями.
Так идем часа три. Кружим между тесно сгрудившимися вокруг нас стволами, поминутно теряя основное направление из-за того, что приходится обходить болото или непроходимые нагромождения древесных стволов.
Эти три часа вполне убеждают нас в том, что путь несравненно труднее, чем мы предполагали. Итти в шинели, как попробовал Канищев, вовсе нельзя. Поклажу нужно пристроить более старательно. Надо бросить громоздкую корзинку с голубями.
— Давайте решать, будем мы жарить этих птах или пустим их? — спрашивает Канищев.
— Голосую за выпуск.
— Возражений нет? Давайте записки.
На скользком, старом стволе открывается походная канцелярия. Испортив несколько бланков голубеграмм, наконец, составляем:
Сели в болоте в треугольнике Сольвычегодск — Яренск — Усть-Сысольск. Думаем, что находимся в районе реки Лупьи или Лалы. Будем итти по компасу на Северо-Запад или Западо-Северо-Запад. Однодневный запас провианта разделили на восемь дней. Итти очень трудно. Выпускаем обоих голубей.
Канищев. Шпанов.
Под резиновые браслетики на трепетных розовых лапках засовываем эти записки. Канищев берет одну птицу, я — другую. Подброшенные вверх, оба голубя дружно проделали размашистый круг и взяли направление прямо на Север. Вероятно, пошли на Яренск. Ведь есть же хоть одна голубятня в Яренске. А эти птицы лезут сами в руки к людям. Так что, если они доберутся до жилья, то записки попадут к людям. Лишь бы нашелся кто-нибудь, кто догадается их снять и прочесть. Почти уверенные в том, что наши птицы дойдут до людей, мы отправляемся дальше.
Природа против нас. Непрестанный дождь уже успевает промочить нас до нитки. Кончилось болото, но зато начинается густой бор с беспорядочно наваленным буреломом. Оторопь берет, когда упираешься в кучу наваленных друг на друга стволов. И горизонтально и наклонно лежат двухобхватные великаны, наполовину истлевшие на своем вековом кладбище. Зеленый мох прикрывает гнилые навалы, куда нога проваливается выше колена. Мне искренне жаль грузного Канищева, которому вдвое труднее, чем мне, выбираться из таких западней.
Так, с небольшими передышками, идем до сумерек. К самой темноте залезаем в какую-то совершенно безвыходную дыру, из которой от усталости уже не можем и выбраться. Со всех сторон из неуютной мокрой темноты на нас глядят навороченные груды стволов. Высокие вершины сосен теряются в темнеющем небе. Мой спутник окончательно вымотался. Сквозь хриплое дыхание, почерневшими от жажды губами он заявляет:
