Всемирная история. Российская империя - [48]

То, что украинцы-малороссы, в отличие от большинства представителей невосточнославянских, соответственно, неправославных этносов (например, поляков или евреев), признавались правительством и обществом принадлежащими к русской элите, увеличивало привлекательность восхождения по линии ассимиляции. Тем более что в XIX в. самобытные украинцы – по сути, крестьяне, сохранившие свои отличительные этнические черты, – находились на нижней ступени иерархии и на них смотрели как на хохлов. Образ необразованного, неполноценного крестьянского народа был принят и некоторыми украинцами. Как пишет Каппелер, они могли преодолеть свой комплекс неполноценности, только войдя в русскую общность и восприняв ее высокую культуру.

Все это было фоном, на котором некоторые украинцы, тоже пренебрежительно называемые «хохлами», переходили в более высокий социальный класс. Они делали карьеру в России и соединяли лояльность по отношению к императору и государству и приверженность русской развитой культуре с лояльностью к Украине и ее традициям. Эту важную группу, трудно поддающуюся анализу по источникам и потому систематически почти не изучавшуюся, составляли в большей или меньшей степени русифицированные украинцы. С украинской национальной точки зрения они считались коллаборационистами, «малороссами» в уничижительной трактовке этого слова. При этом часто забывали, что царская империя даже в последние десятилетия своего существования не была мононациональным государством и стояла на традиционных основах династического сословного многонационального государства. Для этих основ ничего необычного не было в многонациональности и лояльности. Не было необходимости в отождествлении себя исключительно с русскими, поляками или украинцами; достаточно было лояльности к государству, что в любом случае означало и отказ от нелегальной деятельности, такой как, например, украинофильская агитация. Другая возможность социального восхождения заключалась в принадлежности к «контрэлите» революционного движения, что, опять-таки, приводило к частичной русификации – поскольку русский язык был «рабочим» для революционеров.

Не все из частично русифицированных и перешедших на более высокую социальную ступень, разумеется, становились русскими. Их идентификацию можно обозначить как ситуативную: ситуация в Российской империи в последние годы ее существования требовала принятия русского языка и ее развитой культуры. Когда после 1917 г. ситуация изменилась, многие малороссы вспомнили о своей украинской сути, скрывавшейся под русифицированной поверхностью, и стали сторонниками и даже министрами Украинской Народной Республики, Украинской Державы гетмана Павла Скоропадского, а позже частично украинизированной в языковом отношении Украинской Советской республики.

Около 1900 г. критерии политической лояльности к империи ужесточились в результате усиления русских националистических настроений. По примеру европейских национальных государств (опирающихся на свое этническое ядро) в России становится популярной точка зрения, что признание государства должно быть тождественно вероисповеданию. Неправославные и нерусские, число которых увеличивалось не только за счет поляков и евреев, но и армян, российских немцев, считались изначально ненадежными и выделялись в русском обществе понятием «инородцы» (в данном случае не юридическим, а политико-идеологическим) из круга «натурального» населения империи. Правительство поддерживало это националистическое направление, набиравшее силу из-за внешнеполитической напряженности ввиду конкуренции с великими державами, чтобы использовать его для стабилизации ситуации внутри страны. Оно делало это, однако, непоследовательно и достигло своей цели лишь отчасти и ценой продолжавшегося отчуждения большой части нерусского населения, составлявшего в 1897 г. по меньшей мере 57 % всего населения.

Резюмируя свои вышеизложенные размышления, Каппелер делает следующие выводы. Положение украинцев в социально-политической системе Российского государства в XIX в. было неоднозначным. Царское правительство и русское общество считали их: 1) хохлами; 2) малороссами; 3) мазепинцами. Украинские крестьяне, продолжавшие жить в традиционном украиноговорящем мире, оставались доброжелательными, безобидными, даже колоритными со своими танцами и песнями, но в целом некультурными, глупыми хохлами. Украинцы, вступившие на путь социального восхождения и определенной интеграции в русское общество, то есть малороссы, считались, несмотря на некоторые языковые и культурные особенности, частью русского народа. Те немногочисленные украинцы, которые пытались развивать собственную самобытную культуру и к тому же создававшие национальные союзы и партии, наталкивались на непонимание в русском обществе: и почему это они хотят отделиться от великой русской культуры и нации, предпочитая провинциальную крестьянскую культуру? Большинство русских воспринимали украинцев как опасных нелояльных мазепинцев, как правило, только в связи с польским национальным движением или с австрийской внешней политикой. В последние годы перед Первой мировой войной высказывалось мнение, в частности, Петром Струве, что «украинофилы» могут представлять опасность для целостности империи и русской нации.