Всемирная история болезни - [102]

– Ну вот, ерунда какая, – фыркнула Шарлотта, вскакивая, как праздничный фейерверк. – Сейчас я позвоню, и Поля отпустят. Один мой приятель, он хороший знакомый начальника полиции, он даже губернатора знает… И вообще – большая шишка, хоть и невыносимый оригинал…

Последние слова доносились уже из соседней комнаты, заглушаемые бульканьем набираемого номера. Надя вздохнула.

Шарлотта приветствовала кого-то тоном изощрённого светского панибратства, танцевальным жестом ноги прикрывая за собой дверь. Тогда Надя тоже решила позвонить. Номер у Луи был занят, она приподнялась к окну: юноша в пёстрой рубашке уже не сидел, а нервно ходил мимо столика туда-сюда, что-то доказывая своему жёлтому мобильнику.

Надя потянулась, оттопыривая взмокшую на спине блузку, пытаясь впустить под неё приторный воздух комнаты. Потом с видом скучающей шпионки стала удивляться картинкам на стене, потихонечку продвигаясь в сторону закрывшейся свекрови. Шарлотта говорила там на испанском. Надя по-испански ничего, кроме привет-как-дела, а теперь пожалела, что в своё время не взялась, не позанималась.

– Кляро ке, кляро, – и вдруг по-французски, сердито: – Да ну тебя к чёрту с твоими рыбьими хвостами!

Надя перестала мучить блузку и открыла рот. Сразу стало как-то прохладно, и пальцы по очереди начали дрожать – начиная с мизинца. Сейчас вот, пять минут назад – она хорошо это помнила – речь шла о рыбе целиком. О том, что талисман разбит и найти надо только рыбий хвост, она как-то умолчала, постеснялась произносить эдакую глупость.

Рыбы-хвосты, рыбы-хвосты… нервно выдохнув, Надя подошла к окну и встретилась глазами с Луи, убиравшим телефончик в карманчик.

Вошла чем-то смущённая свекровь и потянулась в сторону окна:

– Ну вот, обещали. Отпустят, даже не думай.

Надя уже справилась со своей паникой и обернулась:

– Отпустят?

Шарлотта тоже, видимо, с чем-то справилась и отвечала уже совсем мирно, бархатно:

– Да, главное – иметь повсюду влиятельных друзей.

И потом, когда Надя растерялась и заторопилась уходить, добавила:

– А насчёт фотографии… Эту фигурку я у одного здешнего коллекционера видела. Жан, кажется, сфотографировал – больно уж она мне понравилась. Я тогда ещё…

– Мадам, – перебила Надя, – дайте адресок коллекционера, и я побежала.

Шарлотта с важной готовностью отправилась рыться в визитках, а тут в комнату сунула свой плоский нос мулатистая Лизетта. Кухарка. И запричитала:

– Ну, мадам Шарлота, ну можно я их отнесу котику? Испортятся ведь до вечера на жаре, а если в холодильник… Здрасьте, мадам Надин… Ну пожалуйста.

Шарлота выпрямилась и подала в одну сторону визитку коллекционера, а в другую – назидательную реплику:

– Лизетта, я уже всё тебе сказала.

Лизетта перестала хныкать, сделала обиженные втянутые щёки и убралась.

А Наде вдруг показалось, что её озарило:

– Помните, мадам, вы говорили, что рисуете древо. Генеалогическое ваше… Вы его дорисовали?

Шарлотта усмехнулась, что-то рассматривая на своих безупречных лиловых ногтях:

– Что это ты вдруг заинтересовалась? Уж не задумалась ли о продолжении рода?

Надя пожала плечами. Никудышный у них выходит поединок. Сегодня ночью она мечтала поразить свекровь несколькими вопросами. А та ещё язвит. Знает же, что у Нади… Ну да.

– Ради вас, между прочим, старалась, – снова пошла рыться в своих вещах Шарлотта и почему-то из пятидесятилетней красавицы-француженки вдруг превратилась в занудную брюзгливую пенсионерку.

Надя взяла папку, поцеловала, преодолев отвращение, изнасилованную косметикой щёку и выскочила на жаркую улицу. В коридоре ещё чем-то пахло, едва уловимо. Лизетта, Лизетта. Но только дойдя до Луи, Надя сообразила. И уже не справляясь со смехом, выплеснула щекотавшее нутро совпадение.

– Что случилось? – удивился её инфантильный телохранитель.

– Да так, хвосты, – она сморщилась, поняв, что рыбой пахнет и из дверей ресторана.

– Пообедаем?

– Только не здесь.

И они направились к дому коллекционера.

Первое, что их поразило по указанному адресу, это множество надписей – краской, углем, ещё черт знает чем, – уродующих кремовые стены домика. Надин взгляд сразу выхватил родное русское: «Нашедшему подкову». Остальные фразы были на французском, английском, на каких-то ещё языках.

Надя и Луи переглянулись, совсем как влюблённые молодожёны, когда они ощущают себя по одну сторону воображаемой черты, а весь смешной глупый мир – по другую. Но Луи резко перевёл дух эмоциональной близости, прочитав на стене:

– Sabremos nosotros, vivos, ir adonde esta ella?[5] – Даже мой любимый Хименес есть.

– А вы говорите по-испански? – почему-то удивилась Надя.

– С детства. Моя мама из Мексики, – невинно захлопал Луи ресницами, так что ей пришлось смутиться и отвести глаза.

Под розовой шторой кухни что-то заворочалось: видно, их обнаружили и заволновались.

– Ну, – неуверенно кашлянула Надя и потянула руку к звонку.

Старик с изжелта-седой бородой приоткрыл дверь и неожиданно по-русски скрипнул:

– Бог ты мой, наконец-то.

Надя так удивилась, что вместо здравствуйте на каком-либо из знакомых ей языков глупо вывалила:

– Что?

А старик уже суетился, расставляя силы, как режиссёр-самоучка: