Всем смертям назло - [15]

— Командир, внимание. Слева из подъезда нас фаустами обстреливают, — прозвучал в наушниках тихий голос Яковенко.

И тут Афанасьев увидел летящее к ним острохвостое белое пламя.

— Задний ход! — скомандовал Афанасьев.

Жилин выстрелил из пушки в сторону немца с фауст-патроном.

Свернули в узенькую улицу. Нужно было осмотреться, передохнуть. Остановились у небольшого одноэтажного, почти деревенского домика, потонувшего в кустах сирени. Медленно вылезли из машины. Откуда-то из глубины двора выбежали две женщины, за ними ковылял старичок. Поляки закричали, обрадовались. Женщина помоложе побежала назад, ведро воды принесла, затем снова побежала в дом и уже через минуту угощала танкистов вином из оплетённой бутыли.

Алексей Николаевич оторвался от края ведра. Осторожно вытер рукой запекшиеся губы, поднял глаза и вздрогнул. Из-за чёрной грозовой тучи выглянуло солнце и осветило радостным летним лучом его танк. Не приведи никому видеть такое… Женщина постарше заметила, как задрожали руки у Афанасьева, как болезненно дёрнулась левая щека, подбежала к танку, стала бросать на гусеницы мокрый серый песок с дороги.

Жилин и Ушенин стали помогать ей, а Алексей Николаевич вошёл во двор, лёг грудью на высокую сырую траву. Он снял с головы шлем, слушал, как стрекотали кузнечики, вдыхал тонкий запах маттиол. Солнце грело его черноволосую голову, посыпанную первой редкой сединой. Он ещё не знал, что поседел. Оторвав щеку от травы, глянул на часы. Двенадцатый.

— Пора, — прошептал он, легко поднимаясь. Удивлённый и обрадованный, что так быстро прошла усталость, он подошёл к танку.

— Пора, ребята, — сказал он танкистам, сидевшим на лавочке у тоненького штакетника.

— Да куда вы? Немцы ж вас побьют, — заспешила молодая женщина. — Я так советую, пусть танк въедет в наш огород, в саду его не видно будет. А вас спрячем. Может, завтра ваши вступят. Правильно я говорю?

— Спасибо, но нам это не подходит. Надо идти бить гитлеровцев. Может, в эту секунду наша помощь кому-то нужна. Может, немцы сейчас людей ваших расстреливают. Укажите нам, где здесь тюрьма. Там, наверное, есть политзаключённые — спасти их надо.

Женщина молча заплакала, отвернулась, побрела к домику. Старичок стал рассказывать Жилину, как проехать к тюрьме.

— Вызови командира бригады, — попросил Афанасьев Мангушева.

Пескарёв отозвался не скоро, когда танк уже снова шёл по улицам.

— Я 164-й, докладываю, — рапортовал Алексей Николаевич, — разгромили немецкую колонну. Огнём и гусеницами уничтожили две штабные машины, два орудия и около батальона пехоты. Повреждений нет. Идём к тюрьме. Принял решение освободить заключённых.

— Молодец, Афанасьев. Спасибо всему экипажу. Так держать, чтоб был порядок в танковых войсках. Ориентируйся согласно обстановке. Держитесь, мы скоро подоспеем.

Танк петлял по улицам и, наконец, выскочил на знакомое Варшавское шоссе. Пришлось свернуть с него и прибавить скорость. Через несколько минут очутились на широкой полукруглой площади. Прямо перед ними у высокого дома с большими стеклянными дверями стоял бронетранспортёр, несколько мотоциклов и длинная камуфлированная легковая машина… «Наверное, штаб», — подумал Афанасьев и тут увидел, как из дверей выбежало несколько солдат с автоматами. Ваня Жилин вопросительно посмотрел на Афанасьева, тот кивнул головой. Немцы падали неестественно, выбрасывая вперёд руки, скатывались по широким ступеням.

— Притормози, Яковенко! — закричал Афанасьев. — Сейчас из пушки влепим разок в парадный подъезд!

Афанасьев решил, что танк качнула так сильно отдача. Но тут же Яковенко доложил, как всегда спокойно и деловито:

— Командир, перебита левая гусеница. Бьют сбоку из бронеколпака.

Жилин не ждал команды, он разворачивал пушку, прильнув к окуляру прицела, искал дот. Вот он рядышком. Огонь!

Высоким веером полетели чёрные куски брони, из зияющей дыры пополз жёлтый дым.

Но танк впёред идти не мог. Он лишь медленно поворачивался вокруг, пушка высматривала добычу. Немцы спрятались, притихли. Понимали, что русские танкисты хотят подороже продать свою жизнь.

— Притаились, клопы, — шептал Афанасьев. — Ваня, врежь ещё разок им в парадное! Чувствую я, штаб здесь.

Пушка выстрелила два раза. Вдруг в танке поплыл густой чёрный дым. Нет, это не пороховой дым танкового орудия. Жилин закашлялся, захрипел.

— У вас горит? — крикнул Афанасьев вниз водителям, но тут Жилин дёрнул его за рукав, показал вверх. Дым вползал сверху через открытый люк. Алексей Николаевич выглянул из люка. Сзади поднимался чёрный с красноватым пламенем столб дыма. Горела бочка с запасным горючим, привязанная сзади за башней. «Если горящий соляр попадёт через жалюзи на мотор — танк вспыхнет, как свечка», — пронеслось в голове.

Не раздумывая, Афанасьев выскочил из башни и, закрыв лицо руками, стал ногой что было силы сталкивать бочку. Но не тут-то было: бочка была привязана крепко. Соляр брызжет огненными каплями, падает на комбинезон, дым ест глаза, дышать нечем. Над головой запели пули. А он снова и снова бил ногой по бочке.

И вдруг раздался страшный взрыв. Что случилось, Алексей Николаевич так и не понял. То ли немцы противотанковой гранатой подорвали их, то ли ударили из пушки, а может, взорвалась бочка с горючим. В памяти Афанасьева осталось несколько мгновений — вот его подняло в воздух, завертело. И всё. Дальше тьма.