Вселенная Тарковские. Арсений и Андрей - [36]

Разумеется, Тарковский прекрасно понимал, что тучи над его книгой медленно, но верно сгущаются, а бесконечные обсуждения, редакционные собрания и секретариаты правления Союза писателей лишь отодвигают уже давно принятое решение. Таким образом, оставалось только ждать, и ожидание это, надо заметить, не было праздным.

В 1945–1947 годах Тарковский побывал в творческих командировках в Армении, Грузии и Туркмении. Кажется, что он вновь обрел вкус к творчеству, к путешествиям, к новым знакомствам и впечатлениям. Может быть, поэтому печально знаменитое постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года (которое непосредственно коснулось и самого Тарковского, ведь его книга набиралась в ленинградской типографии № 3) не столько напугало, сколько окончательно уверило поэта в бессмысленности собственных усилий опубликовать книгу стихов здесь и сейчас.

Уже давно не было РАППа и Леопольда Авербаха, уже давно с «корабля современности» были сброшены многие талантливые прозаики и поэты, но окрик как единственно возможный метод регулирования литературным процессом никуда не делся. Более того, обрел какую-то мрачную тяжесть и густоту, напоминая теперь утробный рев, один звук которого должен был повергать в ужас и оцепенение.

Из постановления Оргбюро ЦК ВКП(б): «Как могло случиться, что журналы «Звезда» и «Ленинград», издающиеся в Ленинграде, городе-герое, известном своими передовыми революционными традициями, городе, всегда являвшемся рассадником передовых идей и передовой культуры, допустили протаскивание в журналы чуждой советской литературе безыдейности и аполитичности… Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякие препятствия. Поэтому всякая проповедь безыдейности, аполитичности, «искусства для искусства» чужда советской литературе, вредна для интересов советского народа и государства и не должна иметь места в наших журналах».

Вопрос «как могло случиться, что журналы допустили?», разумеется, носил риторический характер, как и все подобные вопросы. Ответом в данном случае могла быть лишь истовая «работа над ошибками», покаяние и наказание виновных. Таким образом, команда, пришедшая сверху, была немедленно принята к исполнению на местах. В частности, книгу Тарковского остановили в производстве, она была изъята из печати, а набор рассыпан.

Первая поэтическая книга Арсения Тарковского выйдет лишь через 16 лет, в 1962 году, и будет называться «Перед снегом».

Андрей выходит из дома деда Ивана Ивановича Вишнякова и, минуя Черноостровский монастырь, поднимается на городище, откуда виден весь Малоярославец. Внизу, у самого подножья кручи, извиваясь в зарослях ивы и ракиты, течет речка Лужа. Весной она разливается и затапливает огороды, расположенные в пойме дворов, а дровяники и заборы потом еще долго, почти до майских праздников, стоят в воде и преют. Зимой тут собирается весь город, и на многие километры можно видеть крохотные фигурки людей, что восходят на городище и съезжают вниз на санях, после чего вновь восходят и вновь съезжают.

Малоярославец напоминает Андрею Юрьевец на Волге с той лишь разницей, что здесь нет Волги, но есть горовосходные холмы и кручи, на которых стоят церкви, и особенно зимой создается впечатление, что они висят в воздухе, не касаясь земли, укрытой глубоким снегом.

Сцена с Асафьевым из фильма «Зеркало», которая не вошла в окончательный вариант картины:

«Он шел по городу медленно, как человек, знающий цену затраченному на каждый шаг усилию. В канун Нового года в Юрьевце выпало столько снега, что по городу было почти невозможно ходить… По улицам в разных направлениях медленно двигались люди, неся на коромыслах ведра, полные черного пенистого пива. Асафьев с трудом расходился с ними на узких, протоптанных в снегу тропинках и не слышал, как они поздравляли друг друга с наступающим праздником. Никакого вина в продаже, конечно, не было, но зато в городе был пивной завод, и по праздникам жителям разрешалось покупать пиво в неограниченном количестве.

Через некоторое время его силуэт мелькнул у ограды Симоновской церкви, что стояла посреди пологого холма. Асафьев карабкался к его вершине. Там он остановился – дальше подниматься было некуда. И незачем. В трудности этого подъема не было для него избавления от стыда и горя.

В слезах, наполнявших его глаза, городок двоился и размывался. Дальше, за рекой, немногочисленные ориентиры заснеженной русской равнины отодвигались до неразличимости, и весь этот декабрьский предсумеречный мир казался Асафьеву сейчас долиной ожесточения, безвыходности и возмездия».

На самом же деле храм, о котором идет речь в этом эпизоде, называется Богоявленским, и в его ограде похоронен убитый в 1584 году воеводой Федором Петелиным блаженный Симон Юрьевецкий, юродивый Христа ради, что утешал больных, помогал неимущим и ходил по водам Волги, полностью положившись на Волю Божию.