Вселенная Ивана Ефремова. Интуиция «Прямого луча» - [24]

Потом я наткнулся в журнале «Природа» на статью об ископаемых пермского периода автора Сушкина. Это один их самых крупных ученых не только наших, но и мира, один из значительных зоологов. Я поступил, как и раньше, — написал ему письмо. Он мне ответил письмом, которое у меня до сих пор хранится, со старой орфографией: приходите в такой-то час и день в музей, поговорим, что делать. Всего две-три строчки, которые решили мою судьбу. Я пришел в музей, посмотрел всех этих ископаемых, и он решил сам руководить моими занятиями. У него как раз были новые книжки, прошедшие через блокаду. Ведь тогда была блокада Ленинграда, и всякое сообщение с заграницей было прервано, и книжки к нам длительное время не поступали — книжки, казалось бы, самые нужные не шли к нам в Советский Союз. А потом эта блокада только кончилась, и Сушкин сразу получил несколько ящиков книг и предоставил их в мое распоряжение. Больше того, в своем собственном кабинете он выделил мне место и велел поставить для меня стол.

А. Г. Галис: Я знаю, как священно для каждого ученого его место. Благородный был товарищ.

И. А. Ефремов: Но устроить меня в штат академии на работу он не мог никак. И тогда я все-таки решил пробивать свою морскую, так сказать, линию. Мне там друзья-моряки написали с Дальнего Востока, что есть возможность устроиться. А тогда было очень трудно устроиться моряком судна, потому что весь наш флот был уведен, нового не было, моряков было в 50 раз больше, чем судов.

И я поехал на Дальний Восток, где нанялся матросом на кавасаки — что-то вроде парусной рыбачьей шхуны с гордым названием «Третий Интернационал». Она возила пустяковые грузы — соль для рыбных промыслов. И вот там я проплавал, и проплавал до конца навигации, и в результате опоздал поступить в университет — как-то об этом не подумал.

Вернулся в Ленинград, и только благодаря записке академика Сушкина: принять вне очереди («столь важную персону», как я люблю называть щенка) — меня приняли. Так я поступил в ленинградский университет, на биологический факультет, как советовал академик Сушкин.

А. Г. Галис: Так что палеонтологией не пришлось заниматься?

И. А. Ефремов: Он считал, что для того, чтобы заниматься палеонтологией, надо иметь солидную подготовку.

На биологическом факультете в университете я проучился недолго — всего три года, а потом его бросил — как, потом расскажу.

На следующее лето я уже отправился на Каспийское море и опять поступил в моряки, матросом в УБЭКО Каспийского моря на Ленкоранскую флагманскую дистанцию, самую пограничную, и там плавали мы на катере, смотрели одни знаки, поправляли, устанавливали новые. На этом, собственно, закончилась моя морская карьера, потому что я получил в Баку телеграмму от академика Сушкина: «Есть штатное место в Академии наук. Выезжайте немедленно».

А. Г. Галис: Интересно, что и письмо, и телеграмма кратенькие.

И. А. Ефремов: А для того, чтобы охарактеризовать, насколько трудно было попасть в штат Академии наук, я скажу, что профессор Кузнецов, директор института земной коры, занимал штатное место истопника в Геологическом музее, потому что другого не было, и получал 22 рубля с полтиной.

А. Г. Галис: Иван Антонович, я вижу, что Вас влекло к морю и были моменты, говорящие, что Вы могли быть моряком. Я иногда жалею об этом, но мне кажется, что Ваш учитель об этом не жалел?

И. А. Ефремов: А тут надо сказать, что один человек помог мне выбрать путь. Был такой Дмитрий Афанасьевич Лухманов, последний наш парусный капитан, выдающийся моряк и писатель. Он был одно время директором Ленинградского морского техникума. И в 24-м году я пришел к нему в Ленинграде советоваться, как мне все-таки быть. Он принял меня у себя на квартире на 6-й линии, усадил пить чай, долго расспрашивал, чем я интересуюсь, и сказал: «Идите по науке. Это лучше и это дело для Вас более подходящее».

А. Г. Галис: Очень интересно. Значит, умный человек был. Он разгадал то настоящее, что было в Вас.

И. А. Ефремов: И когда я поехал на Каспийское море, я это имел в виду, что это дело не пойдет. Но кто знает? Может быть, если с морскими делами тогда было бы легче и не было бы такой чудовищной безработицы, то, может быть, я и подумал бы и стал мореходом. А в то время с этим было очень тяжело.

А. Г. Галис: Теперь мы подошли к важному моменту, когда Вы приняли решение.

И. А. Ефремов: Да, стал препаратором в Академии; поехал в Ленинград и начал работать у академика Сушкина. Академик Сушкин очень обо мне заботился. Я был живого нрава, и мы, молодые препараторы, проказничали. Он каждую субботу вызывал меня к себе в кабинет, на записочке у него были написаны все мои прегрешения за неделю, и он меня отчитывал. Так что он просто по-отечески ко мне относился. Но он знал, что у меня такой нрав.

Так я проработал до самой смерти академика Сушкина. Он, к сожалению, умер очень рано, в 28-м году, и мне пришлось в меру моих тогда очень слабых сил замещать эту громадную научную величину по палеонтологии, потому что никого по этой специальности тогда не оказалось.

А. Г. Галис: Может быть, он видел в Вас своего наследника?