Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 4 - [6]

— Не задавайте дурацкие вопросы! Вы же сказали мне, пытаясь объяснить свое присутствие на этой дороге, что направлялись на открытие какого-то памятника на побережье.

— Да, это так!

— И вы направляетесь туда за двадцать четыре часа до начала столь незначительного события? Кто, кроме журналиста, способен на подобную глупость?

Его доводы меня не убедили. Я подозревал, что ученый с горящим взглядом действительно мог читать во мне столь же легко, как в открытой книге.

— Тем не менее, — продолжал он, — за те несколько лет, что провели в тропиках, вы приобрели вкус к приключениям и опасностям.

— Но…

— Никаких «но»! Мушиные точки следов от шприца для подкожных инъекций прекрасно видны на ваших запястьях! А теперь настроим мой прибор и подождем, что произойдет после этого. Имейте в виду, что я в долгу за мое первоначальное пренебрежительное отношение к вам.

— Могу ли я узнать…

— Куда собираюсь захватить вас с собой?

— Вы меня… захватите с собой?

— Хорошо, скажу: я захвачу вас в мир четвертого измерения!

* * *

— Мой дорогой профессор, — сказал я, когда мы уселись возле странного прибора, состоявшего из двух небольших индукционных катушек — по крайней мере, мне показалось, что это были индукционные катушки, — и торчавшей над ними антенны из блестящего металла, — мой дорогой профессор, я хотел бы записать кое-что.

— Это ваша работа; даже если я совсем свихнулся, как думаете, все равно наберется достаточно материала для статьи, и она будет отнюдь не хуже того, что вы собирались нацарапать об открытии памятника…

На этот раз стало совершенно ясно, что мои мысли были прочитаны, и прочитаны идеально точно; какое-то чувство полнейшей беспомощности и отчаяния охватило меня.

* * *

Наступила ночь, черная, как чернила. Нас освещали фары стоявшего поблизости моего автомобиля. Профессор долго говорил о своих исследованиях, однако запретил стенографировать. Поэтому пришлось торопливо набрасывать в блокноте отдельные слова и обрывки фраз:

«Четвертое измерение… Эйнштейн, точка совмещения… промежуточный мир… уравнение восемнадцатой степени… бесконечное множество чисел… следовательно, вибраторы с неограниченной частотой… поразительная формула…»

В общих чертах я резюмировал сказанное профессором следующим образом:

«Существует рядом мир, невидимый и недостижимый для нас, ибо находится в иной плоскости существования. Тем не менее он способен странным, преступным образом, согласно профессору Паукеншлагеру, сочетаться с нашим миром. Поэтому на Земле есть точки, в которых барьер между соседними мирами не столь непроницаем, как обычно».

Небольшой песчаный бугорок, на котором мы расположились, по-видимому, относился к числу таких точек, имеющих странную привилегию.

Прибор профессора предназначался для того, чтобы создать особые вибрации, способные, можно сказать, буквально проломить дверь в таинственный мир.

Но каким образом? Он не сказал об этом ничего; говорит только об электронах и интегралах.

Ночь продолжала сгущаться; резкий ветер трепал ветви деревьев; профессор изредка поглядывал на звезду, серебряным гвоздиком торчавшую на темной лазури над вершиной огромной ели.

Полночь… час ночи… два часа… Начинает ощущаться усталость. Паукеншлагер протягивает мне фляжку, наполненную великолепной бодрящей жидкостью; она прогоняет сон и даже вызывает чувство тихой радости.

Три часа… Ветер стих. Вокруг абсолютная тишина. Я хлебнул немного из фляжки, и у меня прекрасное настроение. Профессор покрывает страницу за страницей в своей записной книжке сложнейшими расчетами.

Серые тона затопили окрестность. Карандаш профессора продолжает бешено метаться по бумаге. Неожиданно он откладывает блокнот и рывком сдвигает свой прибор в сторону, бормоча:

— С точностью до метра…

Две ночные птицы почти коснулись наших голов во время своего бархатного полета. На болоте, над которым серел рассвет, прокричала выпь. Страшно заверещал какой-то зверек, очевидно, схваченный кровожадной лаской.

Профессор прекратил расчеты и прислушался к жалобному эху совершившегося во мраке небольшого преступления. Потом как-то странно посмотрел на меня.

Внезапно в тишине возник отдаленный звук, очень тихий, очень мелодичный. Мне показалось, что он слетает с антенны.

Паукеншлагер тут же бросил записную книжку и уставился на звезду над вершиной ели. Она немного опустилась к горизонту, и теперь я видел ее поблекший огонек сквозь густые ветви.

— Молодой человек! — закричал внезапно профессор, и его лицо страшно побледнело, искаженное невероятным ужасом. — Бегите прочь, еще есть время… Бегите к дороге… Я не имею права…

Теперь антенна завибрировала на высокой длинной ноте.

— Поздно! — завопил он.

И в этот момент рядом с нами появился бродяга.

* * *

Он неожиданно вышел из-за деревьев, тощий, грязный и жалкий; недоверчиво остановился, подозрительно присматриваясь к нам.

— Бегите прочь! — закричал ему ученый.

В мутном взгляде бродяги вспышкой мелькнул гнев.

— Бегите сами, если хотите, — проворчал он. — Я здесь у себя дома и…

Окончание его фразы пропало в неожиданно раздавшемся потрясающе оглушительном ударе гонга.

На верхушке антенны вспыхнул длинный язык ослепительного голубого огня, похожего на римскую свечу фейерверка.