«Всех убиенных помяни, Россия…» - [139]
Мара. Нет. Может быть, с вечерней почтой.
Лесницкий (про себя). Это так мучительно, если не пишут…
За сценой слышен голос Грена.
Грен. А я скажу, что ты куришь! А я скажу!
В комнату вбегает со стаканом воды в руках Оля, за ней Грен.
Оля. Папа, Анатолий меня дразнит! (Спотыкается и роняет на пол стакан.)
Мара (вздрагивает и быстро вскакивает с табуретки, крича). Аа… Это невозможно, наконец! Ты не ребенок! Вечно, как угорелая… (Успокоившись, виновато.) Извини меня, Оля. Я просто испугалась. (Уходит.)
Сумцов. Что это с Марой творится? Такая раздражительность.
Лесницкий (негромко). Мы все теперь сумасшедшие.
Оля. Мара теперь от каждого шороха вздрагивает, но я ведь не нарочно. (Подбирает осколки стекла и уходит.)
Грен. Нервы. И то сказать: играя в душном кафе ежедневно до двух часов ночи, кто не станет нервным, а у Марьи Андреевны и так плохое здоровье. Господа, знаете последнюю новость: в Москве бунт.
Сумцов. По сведениям из Риги?
Грен. Почему непременно из Риги?
Сумцов. Оттуда вылетают все утки. Вероятно, рижский климат располагает к вранью господ собственных корреспондентов.
Грен. Нет, это из местных источников. Часть ЧОНа, под командой какого-то бывшего полковника… позвольте, как его фамилия?.. забыл… окружила Кремль; в самом городе погром. Говорят, правительство бежало на аэропланах.
Сумцов. Ерунденция.
Грен. За что купил, за то и продаю.
Входит Оля.
Сумцов. В этом, конечно, нет ничего невозможного, так оно в конце концов и будет, но придется еще потерпеть. Перевороты не делаются так — хапай-лапай. Кроме того, слишком уж неудачно сфабрикован ваш бывший полковник. Будьте уверены, милый мой, что к ЧОНу и близко не подпускают нашего брата, старых офицеров. Разве какой-нибудь отъявленный мерзавец.
Грен. Может быть, может быть. (Лесницкому.) Дмитрий Петрович, у нас с вами с понедельника сверхурочная на заводе.
Лесницкий. Да. Мне это все равно. Если не дано урочно жить, надо сверхурочно работать.
Грен. Почему так мрачно?
Лесницкий. Нет причин веселиться, знаете.
Грен. Положение у всех нас пиковое, это верно. Но выход все же есть.
Лесницкий. Какой?
Грен. Отсутствие выхода.
Лесницкий. Это оригинально. И, следовательно, надо смириться?
Грен. Никогда! Следовательно, надо искать его, пробивать головой, прогрызать зубами. Для этого прежде всего надо верить в свои силы.
Лесницкий. А если их нет?
Грен. Не может быть. Это вам только кажется.
Оля. По-моему, Анатолий не совсем прав. Иногда чувствуешь себя совершенно раздавленной. Хочешь сделать что-нибудь, поднять руку — и не можешь. Как связанная. Раньше этого у меня не было.
Сумцов. Ну, если и Олюша начинает философствовать, лучше бежать. И какая вы молодежь, спрашивается? Вот только Анатолий Борисович держит марку, а остальных — в пушку зарядить и выстрелить. Пойду-ка я вскопаю две-три грядки. (У двери.) Господин пессимист, сегодня ваша очередь воду таскать и поливать. (Уходит.)
Лесницкий. Хорошо, дядя. (Грену.) Живу я с вами третий год в одной комнате, вместе добываем насущный кусок хлеба, а я вас мало знаю. Вы намного старше меня?
Грен. Кажется, на два года.
Лесницкий. Так. Значит, двадцать шесть. Скажите, вы еще не устали?
Грен. Что?
Лесницкий. Ну, вот… жить?
Грен. Откровенно говоря, — да; мне тоже пришлось много испытать. Но я стараюсь не распускать себя, держу свою персону в ежовых рукавицах.
Лесницкий. Это, должно быть, очень трудно. (После паузы.) Разрешите еще один вопрос.
Молодости у нас нет, мы колоссально ограблены судьбой. Для чего же вы тогда живете?
Грен. Я живу из гордости.
Лесницкий. Объяснитесь.
Грен. Да, из гордости. Вы говорите, нет молодости, усталость? — хорошо. Бездомье, нищета, горький кусок хлеба? — прекрасно. Так вот я живу для того, чтобы доказать, что не единым хлебом жив человек. И в самом деле, правда, конечная правда — у нас, а не у них. А опуская руки, я этим самым сдаюсь без боя, то есть унижаю себя и свою правду. Ведь так?
Лесницкий. Да, я с вами согласен.
Грен. Ну вот. А отсюда вывод: выжить, во что бы то ни стало выжить, оказаться победителем, не отступить перед жизнью — в этом вопрос простого самолюбия. Да и с какой стати падать духом? По какому праву? Если они выгнали нас из России, то это вовсе не значит, что они выгнали из нас Россию. Лично во мне Россия жива, и будущее ее дорого мне, как никогда раньше, а это обязывает к сопротивлению, к борьбе.
Лесницкий. Я понимаю вас, да. Хорошо быть гордым, житейски. А я вот не могу. Мне, Анатолий Борисович, часто кажется, что меня уже раз расстреляли, а я каким-то чудом опять ожил, живу. Это очень глупое и мучительное ощущение.
Грен. Вас ставили когда-нибудь к стенке?
Лесницкий. Ставили, два раза.
Грен. Да, это не забывается.
Пауза.
Оля. До обеда я перебирала наше, как мы говорим, «Святая святых» — шкатулку с фотографиями. Только ее и вывезли из дому. Вы, кажется, видели, Дима?
Лесницкий. На крышке перламутровый слон?
Оля. Да, а внутри, под крышкой, костяные обезьяны; дедушка из Японии привез. Перебирала и нашла ужасно смешную карточку: наша беседка вся в снегу, наверху папа в романовском полушубке и сеттер Джек. Папа с ружьем в руках, в торжественной позе, а у Джека какая-то тряпка в зубах вместо зайца. Долго думала, зачем это они на беседку забрались, а потом вспомнила: в тот день папа вернулся с охоты с пустой сумкой, и мы решили поставить памятник горе-охотнику. Это было перед самой революцией. В то время вы с тетей Женей гостили у нас.
«…Угол у синей, похожей на фантастический цветок лампады, отбит. По краям зазубренного стекла густой лентой течет свет – желтый, в синих бликах. Дрожащий язычок огня, тоненький такой, лижет пыльный угол комнаты, смуглой ртутью переливается в блестящей чашечке кровати, неяркой полосой бежит по столу.Мне нестерпимо, до боли захотелось написать вам, далекий, хороший мой друг. Ведь всегда, в эту странную, немножко грустную ночь, мы были вместе. Будем ли, милый?..».
Имя Ивана Савина пользовалось огромной популярностью среди русских эмигрантов, покинувших Россию после революции и Гражданской войны. С потрясающей силой этот поэт и журналист, испытавший все ужасы братоубийственной бойни и умерший совсем молодым в Хельсинки, сумел передать трагедию своего поколения. Его очень ценили Бунин и Куприн, его стихи тысячи людей переписывали от руки. Материалы для книги были собраны во многих библиотеках и архивах России и Финляндии. Книга Ивана Савина будет интересна всем, кому дорога наша история и настоящая, пронзительная поэзия.Это, неполная, к сожалению, электронная версия книги Ивана Савина "Всех убиенных помяни, Россия..." (М.:Грифон, 2007)
В 2008 году настали две скорбные даты в истории России — 90 лет назад началась Гражданская война и была зверски расстреляна Царская семья. Почти целый век минул с той кровавой эпохи, когда российский народ был подвергнут самоистреблению в братоубийственной бойне. Но до сих пор не утихли в наших сердцах те давние страсти и волнения…Нам хорошо известны имена и творчество поэтов Серебряного века. В литературоведении этот период русской поэзии исследован, казалось бы, более чем широко и глубоко. Однако в тот Серебряный век до недавнего времени по идеологическим и иным малопонятным причинам не включались поэты, связавшие свою судьбу с Белой гвардией.
«Хорошо, Господи, что у всех есть свой язык, свой тихий баюкающий говор. И у камня есть, и у дерева, и у вон той былинки, что бесстрашно колышется над обрывом, над белыми кудрями волн. Даже пыль, золотым облаком встающая на детской площадке, у каменных столбиков ворот, говорит чуть слышно горячими, колющими губами. Надо только прислушаться, понять. Если к камню у купальни – толстущий такой камень, черный в жилках серых… – прилечь чутким ухом и погладить его по столетним морщинам, он сейчас же заурчит, закашляет пылью из глубоких трещин – спать мешают, вот публика ей-Богу!..».
«Хорошо на скитах! Величественная дикость природы, отдаленный гул Ладоги, невозмутимое спокойствие огромных сосен, скалы, скалы, скалы… Далеко монастырь. Близко небо. Легко дышится здесь, и молиться легко… Много, очень много на Валааме пустынь и скитов, близких и далеких, древних и новопоставленных…».
«…Валаам – один из немногих уцелевших в смуте православных монастырей. Заброшенный в вековую глушь Финляндии, он оказался в стороне от большой дороги коммунистического Соловья-Разбойника. И глядишь на него с опаской: не призрак ли? И любишь его, как последний оплот некогда славных воинов молитвы и отречения…».
В данной брошюре рассматривается история зарождения, становления, упадка, а также особенности доктрины «Муджахидин Хальк» — Организации моджахедов иранского народа (ОМИН).
Известный российский политик и экономист Сергей Глазьев, сделав анализ глобальных политических и экономических изменений последних лет, пришел к выводу: в результате кризиса, охватившего мир, страны Запада, прежде всего США, наращивают свою агрессию по отношению к другим государствам. Вновь на горизонте, как и в середине XX века, маячит угроза еврофашизма, передовым отрядом которого стали украинские националисты. Свой основной удар Запад направил против России. Зачем Америке новая мировая война и возможно ли ее предотвратить? Почему как плацдарм для нее выбрана Украина? Что мы можем противопоставить западной агрессии? Какое будущее ожидает Россию, Украину и весь мир в XXI столетии? Об этом — в новой книге академика Сергея Юрьевича Глазьева.
Эта книга о правовых и общественно-политических реальностях нынешней России. Главной и единственной причиной всех наших самых острых сегодняшних проблем является все та же советская власть, существующая у нас с октября 1917 г. и по сей день, несмотря на все ее внешние видоизменения. Об этом я писал в своих публикациях в журнале «Континент» и в Интернете, на основе чего и была создана эта книга. Там я утверждаю, что правила игры, присущие этой системе власти, основанной на лжи и беззаконии, пронизывают у нас все и вся – «от общих гуманитарных проблем до войны и разведки, от явлений культуры до действий спецназа, от динамики рождаемости до активности флотов».
Документальный очерк об этнодемографическом положении в сельской глубинке Волгоградской области по состоянию на 2003 год: крестьяне уезжают в город, на хуторах доживают старики, место казаков и русских заступают пришлые, беженцы, и вот уже «Светлый лог именуют Урус-Мартаном, а Камышинку — Камыш-аулом»…
Документальный очерк о русской деревне на исходе XX века, которую накрывает уже третий за столетие вал разорения.
Критика книги "Гаррисон Г. Враг у порога: Фантастический роман. - М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. - 416 с. - (Серия "Стальная Крыса")".