«Всех убиенных помяни, Россия…» - [11]

Шрифт
Интервал

С уставшими идти годами.
Цветет под пальмами костер.
Не потому ль с недавних пор
Я даже думаю стихами?
1922
* * *
Какая радость — любить бессвязно!
Какая радость — любить до слез!
Смотри — над жизнью глухой и грязной
Качаю стаю бессмертных роз!
Смотри — на горестных скрижалях,
Через горящий взором стих
О заплясавших вдруг печалях,
О наших далях золотых.
Смотри — взлетев над миром дымным,
В поляну синюю мою
Вбиваю я с победным гимном
Пять новых звезд моих: люблю.
24 июня 1923
* * *
Ты ушла в ненавидимый дом,
Не для нас было брачное шествие.
Мы во тьму уходили вдвоем —
Я и мое сумасшествие.
Рассветало бессмертье светло
Над моими проклятьями кроткими.
Я любил тебя нежно и зло
Перезванивал скорбными четками.
26 июня 1923
* * *
Падай! Суровыми жатвами
Срезывай всходы стыда.
Глума над лучшими клятвами
Я не прощу никогда.
Пусть над тобой окровавленный
Бич измывается. Пусть! —
В сердце моем обезглавлены
Жалость. И нежность. И грусть.
26 июня 1923
* * *
До поезда одиннадцать минут…
А я хочу на ласковый Стакуден,
Где лампы свет лазурно-изумруден,
Где только Ты и краткий наш уют…
Минутной стрелки выпрямленный жгут
Повис над сердцем моим грозно.
Хочу к Тебе, но стрелка шепчет: поздно —
До поезда одиннадцать минут…
1923
* * *
Мы все свершаем жуткий круг,
Во тьме начертанный не нами.
Лишь тот, кто легок и упруг,
Пройдет, не сломленный годами.
О, будь же легкой, как крыло,
Упругой будь, как сгибы стали,
Чтоб ты сгорать могла светло,
Когда зажгутся наши дали!..
Кто?
Заблудившись в крови, я никак не пойму,
Кто нас бросил в бездонную тьму?
И за что мы — вдали от родимой земли,
Где мятежные молнии нас оплели,
И зачем наших буйных надежд корабли
В безнадежность плыли, уплыли?
Опустись в глубину проклинающих дум!
Как метель, как буран, как самум,
Острой пеной взрывая покорное дно,
В ней горит не сгорая проклятье одно:
…Полюби эту тьму. Все равно, все равно —
Ничего вам свершить не дано!..
И, забыв свой порыв, свою горечь, свой гнев,
На бездольных кострах отгорев,
В злую ночь, где хохочет невидимый враг,
Мы несем свой обугленный муками стяг,
И… никак не поймем, не поймем мы никак —
Кто нас бросил в заплаканный мрак!
1923
* * *
Огневыми цветами осыпали
Этот памятник горестный Вы,
Не склонившие в пыль головы
На Кубани, в Крыму и в Галлиполи.
Чашу горьких лишений до дна
Вы, живые, Вы, гордые, выпили
И не бросили чаши… В Галлиполи
Засияла бессмертьем она.
Что для вечности временность гибели?
Пусть разбит Ваш последний очаг —
Крестоносного ордена стяг
Реет в сердце, как реял в Галлиполи.
Вспыхнет солнечно-черная даль,
И вернетесь Вы, где бы Вы ни были,
Под знамена… И камни Галлиполи
Отнесете в Москву, как скрижаль.
* * *
Придут другие. Они не вспомнят
Ни боли нашей, ни потерь,
В уюты наши девичьих комнат
Толкнут испуганную дверь.
Им будут чужды немые строки
Наивных выцветших страниц,
Обоев пыльных рисунок строгий,
Безмолвный ряд забытых лиц.
Иному Богу, иной невесте
Моленье будет свершено.
И им не скажет никто: отвесьте
Поклон умолкнувшим давно…
Слепое время сотрет скрижали
Годов безумных и минут,
И в дряхлом кресле, где мы рыдали,
Другие — песни запоют…
1923
Звенящая мысль
Вот ты уснул. Тибет родной,
Изрытый желтыми пустынями,
Заголубел под снами синими.
Ты спишь в шатре, и мир иной
Тебя влечет: в немолчном шелесте,
В снегу танцующие дни,
Зигзаги улиц, гул, огни, —
Такой исполненные прелести
Для глаз доверчивых, — толпа,
Нестынущая, непрестанная,
И белых женщин ласка пряная,
И белой ночи ворожба…
И ты, опять глазами сонными
Увидев пыль, утесы, мох,
Пред ликом Будды горький вздох
Глушишь напрасными поклонами…
Так мнится мне. И я с тоской,
Тебе приснившийся ликующим,
По дням, над безднами танцующим,
Иду, ненужный и слепой.
И каждый раз, когда обидою,
Как струны, мысли зазвенят, —
Тебе, пастух тибетских стад,
Тебе мучительно завидую!
Приди. Возьми всю эту ложь
Самовлюбленности упадочной.
Ее ни умной, ни загадочной
Ты, разгадав, не назовешь.
Приди! Все блага, все, что знаем мы,
Все, чем живем, — я отдаю
За детскость мудрую твою,
За мир пустынь недосягаемый,
За песни девушек простых,
Цветущих на полянах Азии,
За тихий плеск твоей фантазии
И крики буйволов твоих…
1923
* * *
Л.В. Соловьевой[29]
Птичка кроткая и нежная,
Приголубь меня!
Слышишь — скачет жизнь мятежная, Захлестав коня.
Брызжут ветры под копытами,
Грива — в злых дождях…
Мне ли пальцами разбитыми Сбросить цепкий страх?
Слышишь — жизнь разбойным хохотом Режет тишь в ночи.
Я к земле придавлен грохотом,
А в земле — мечи.
Все безумней жизнь мятежная,
Ближе храп коня…
Птичка кроткая и нежная,
Приголубь меня!..
1923
Крещение
Какая ранящая нега
Была в любви твоей… была!
Январский день в меха из снега
Крутые кутал купола.
Над полем с ледяным амвоном —
В амвоне плавала заря —
Колокола кадили звоном,
Как ладаном из хрусталя.
Ты с нежностью неповторимой
Мне жала руки каждый раз,
Когда клубился ладан мимо,
Хрусталь клубился мимо нас.
Восторженно рыдал о Боге,
Об Иоанне хор. Плыли
По бриллиантовой дороге
Звенящих троек корабли.
Взрывая пыль над снежным мехом,
Струили залпы сизый дым,
И каждый раз стозвучным эхом
Толпа рукоплескала им,
И каждый раз рыдали в хоре,
И вздрагивало каждый раз
Слегка прищуренное море
Твоих необычайных глаз…
1923
* * *
В больном чаду последней встречи
Вошла ты в опустевший дом,

Еще от автора Иван Иванович Савин
Лимонадная будка

«Хорошо, Господи, что у всех есть свой язык, свой тихий баюкающий говор. И у камня есть, и у дерева, и у вон той былинки, что бесстрашно колышется над обрывом, над белыми кудрями волн. Даже пыль, золотым облаком встающая на детской площадке, у каменных столбиков ворот, говорит чуть слышно горячими, колющими губами. Надо только прислушаться, понять. Если к камню у купальни – толстущий такой камень, черный в жилках серых… – прилечь чутким ухом и погладить его по столетним морщинам, он сейчас же заурчит, закашляет пылью из глубоких трещин – спать мешают, вот публика ей-Богу!..».


Стихотворения. Избранная проза

Имя Ивана Савина пользовалось огромной популярностью среди русских эмигрантов, покинувших Россию после революции и Гражданской войны. С потрясающей силой этот поэт и журналист, испытавший все ужасы братоубийственной бойни и умерший совсем молодым в Хельсинки, сумел передать трагедию своего поколения. Его очень ценили Бунин и Куприн, его стихи тысячи людей переписывали от руки. Материалы для книги были собраны во многих библиотеках и архивах России и Финляндии. Книга Ивана Савина будет интересна всем, кому дорога наша история и настоящая, пронзительная поэзия.Это, неполная, к сожалению, электронная версия книги Ивана Савина "Всех убиенных помяни, Россия..." (М.:Грифон, 2007)


Меч в терновом венце

В 2008 году настали две скорбные даты в истории России — 90 лет назад началась Гражданская война и была зверски расстреляна Царская семья. Почти целый век минул с той кровавой эпохи, когда российский народ был подвергнут самоистреблению в братоубийственной бойне. Но до сих пор не утихли в наших сердцах те давние страсти и волнения…Нам хорошо известны имена и творчество поэтов Серебряного века. В литературоведении этот период русской поэзии исследован, казалось бы, более чем широко и глубоко. Однако в тот Серебряный век до недавнего времени по идеологическим и иным малопонятным причинам не включались поэты, связавшие свою судьбу с Белой гвардией.


Трилистник. Любовь сильнее смерти

«…Угол у синей, похожей на фантастический цветок лампады, отбит. По краям зазубренного стекла густой лентой течет свет – желтый, в синих бликах. Дрожащий язычок огня, тоненький такой, лижет пыльный угол комнаты, смуглой ртутью переливается в блестящей чашечке кровати, неяркой полосой бежит по столу.Мне нестерпимо, до боли захотелось написать вам, далекий, хороший мой друг. Ведь всегда, в эту странную, немножко грустную ночь, мы были вместе. Будем ли, милый?..».


Валаам – святой остров

«…Валаам – один из немногих уцелевших в смуте православных монастырей. Заброшенный в вековую глушь Финляндии, он оказался в стороне от большой дороги коммунистического Соловья-Разбойника. И глядишь на него с опаской: не призрак ли? И любишь его, как последний оплот некогда славных воинов молитвы и отречения…».


Письмо

«Если когда-нибудь эти строки – чудом ли, невнимательностью ли советского цензора – задрожат в Ваших руках, не гневайтесь на меня за то, что острым скальпелем вскрываю Вашу заплеванную душу, рассказываю о ней простыми и страшными, вульгарными и нежными, циничными и святыми словами Вашего же письма! Поверьте, жалкая, поверьте, упавшая в красный хмель, – Ваш грех не радостен…».


Рекомендуем почитать

Литературная Газета, 6547 (№ 13/2016)

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/.


Памяти Леонида Андреева

«Почему я собираюсь записать сейчас свои воспоминания о покойном Леониде Николаевиче Андрееве? Есть ли у меня такие воспоминания, которые стоило бы сообщать?Работали ли мы вместе с ним над чем-нибудь? – Никогда. Часто мы встречались? – Нет, очень редко. Были у нас значительные разговоры? – Был один, но этот разговор очень мало касался обоих нас и имел окончание трагикомическое, а пожалуй, и просто водевильное, так что о нем не хочется вспоминать…».


Кто скажет правду президенту. Общественная палата в лицах и историях

Деятельность «общественников» широко освещается прессой, но о многих фактах, скрытых от глаз широких кругов или оставшихся в тени, рассказывается впервые. Например, за что Леонид Рошаль объявил войну Минздраву или как игорная мафия угрожала Карену Шахназарову и Александру Калягину? Зачем Николай Сванидзе, рискуя жизнью, вел переговоры с разъяренными омоновцами и как российские наблюдатели повлияли на выборы Президента Украины?Новое развитие в книге получили такие громкие дела, как конфликт в Южном Бутове, трагедия рядового Андрея Сычева, движение в защиту алтайского водителя Олега Щербинского и другие.


По железной земле

Курская магнитная аномалия — величайший железорудный бассейн планеты. Заинтересованное внимание читателей привлекают и по-своему драматическая история КМА, и бурный размах строительства гигантского промышленного комплекса в сердце Российской Федерации.Писатель Георгий Кублицкий рассказывает о многих сторонах жизни и быта горняцких городов, о гигантских карьерах, где работают машины, рожденные научно-технической революцией, о делах и героях рудного бассейна.


Крокодил и его слезы

Свободные раздумья на избранную тему, сатирические гротески, лирические зарисовки — эссе Нарайана широко разнообразят каноны жанра. Почти во всех эссе проявляется характерная черта сатирического дарования писателя — остро подмечая несообразности и пороки нашего времени, он умеет легким смещением акцентов и утрировкой доводить их до полного абсурда.